|
Завтра праздник Пасхи. Согласно закону, одного из двух преступников нужно будет выпустить на свободу в честь праздника. Укажи же мне, первосвященник, кого из двух преступников желает освободить Синедрион — Вар-Раввана Иисуса или Га-Ноцри Иисуса? Прибавлю к этому, что я, как представитель римской власти, ходатайствую о выпуске Га-Ноцри. Он — сумасшедший, а особенно дурных последствий его проповедь не имела. Храм оцеплен легионерами и охраняется, ершалаимские зеваки и врали,— вяло и скучным голосом говорил Пилат,— ходившие за Га-Ноцри, разогнаны, Га-Ноцри можно выслать из Ершалаима; между тем в лице Вар-Раввана мы имеем дело с очень опасным человеком; не говоря уже о том, что он убийца, но взяли его с бою и в то время, когда он призывал к прямому бунту против римской власти. Итак?
Чернобородый Каиафа ответил прокуратору: — Великий Синедрион в моем лице просит выпустить Вар-Равана. — Даже после моего ходатайства,— спросил Пилат и, чтобы прочистить горло, глотнул слюну,— повтори, первосвященник. — Даже после твоего ходатайства прошу за Вар-Равана,— твердо повторил Каиафа. — Подумай, первосвященник, прежде чем в третий раз ответить,— глухо сказал Пилат. — В третий раз прошу за Вар-Раввана . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …невиновного бродячего философа! Темным изуверам от него — беда! Вы предпочитаете иметь дело с разбойником! Но, Каиафа, дешево ты не купишь Га-Ноцри, это уж я тебе говорю! Увидишь ты легионы в Ершалаиме, услышишь ты плач! — Знаю, знаю, Пилат,— сказал тихо Каиафа,— ты ненавидишь народ иудейский и много зла ему еще причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Наступило молчание. — О, род преступный! О, темный род! — вдруг негромко воскликнул Пилат, покривив рот и качая головою. Каиафа побледнел и сказал, причем губы его тряслись: — Если ты, игемон, еще что-нибудь оскорбительное скажешь, уйду и не выйду с тобой на лифостротон! Пилат поднял голову, увидел, что раскаленный шар как раз над головой и тень Каиафы съежилась у него под ногами, сказал спокойным голосом: — Полдень — пора на лифостротон. Через несколько минут на каменный громадный помост поднялся прокуратор Иудеи, следом за ним первосвященник Каиафа и охрана Пилата. Многотысячная толпа взревела, и тотчас цепи легионеров подались вперед и оттеснили ее. Она взревела еще сильнее, и до Пилата донеслись отдельные слова, обрывки хохота, вопли придавленных, свист. Сжигаемый солнцем, прокуратор поднял правую руку, и шум словно сдунуло с толпы. Тогда Пилат набрал воздуху и крикнул, и голос, сорванный военными командами, понесло над толпой: — Именем императора! В ту же секунду над цепями солдат поднялись лесом копья, сверкнули, поднявшись, римские орлы, взлетели на копьях охапки сена. — Бродяга и тать, именуемый Иисус Га-Ноцри, совершил преступление против кесаря!.. Пилат задрал голову и уткнул ее прямо в солнце, и оно выжгло ему глаза. Зеленым огнем загорелся его мозг, и опять над толпой полетели хриплые слова: — Вот он, этот бродяга и тать! Пилат не обернулся, ему показалось, что солнце зазвенело, лопнуло и заплевало ему уши. Он понял, что на помост ввели Га-Ноцри и, значит, взревела толпа. Пилат поднял руку, опять услышал тишину и выкрикнул: — И вот этот Га-Ноцри будет сейчас казнен! — Опять Пилат дал толпе выдохнуть вой и опять послал слова: — Чтобы все знали, что мы не имеем царя, кроме кесаря! Тут коротко, страшно прокричали в шеренгах солдаты, и продолжал Пилат: — Но кесарь великодушен, и поэтому второму преступнику Иисусу Вар-Раввану… «Вот их поставили рядом»,— подумал Пилат и, когда стихло, продолжал; и слова, выкликаемые надтреснутым голосом, летели над Ершалаимом: — …осужденному за призыв к мятежу, кесарь-император в честь вашего праздника, согласно обычаю, по ходатайству великого Синедриона, подарил жизнь! Вар-Равван, ведомый за правую руку Марком Крысобоем, показался на лифостротоне между расступившихся солдат. |
