— Ну, значит, если мы встретим тень Ангелоса на горе, я почувствую себя в полной безопасности с тобой, Нико.

— Конечно! Я его, понимаете, должен убить. И это легко, потому что он старый, а я молодой.

— Думаю, ему около сорока, — согласилась я. — А тебе сколько?

— Семнадцать.

— Правда? Я думала, что ты намного старше.

Он восторженно улыбнулся:

— Правда? Правда думали? А вам сколько лет, красивая мисс?

— Совершенно не умеешь себя вести! Мне — двадцать пять.

— Такая старая? Но вы не выглядите настолько, — сказал он великодушно. — Это хороший возраст, правда? Давайте я подам вам руку, здесь очень круто.

Я засмеялась:

— Я все-таки не настолько старая. И я нисколько не устала, просто жарко.

Мы давно вышли из-под деревьев, ужасная жара. Мы шли прямо на север, солнце светило справа, отбрасывая острые и тяжелые графитовые тени на белые скалы. Это можно считать дорогой только из вежливости. Это — склон горы, не слишком крутой, но неудобный и с острыми камнями. Деревья остались позади. Высоко над нами, так, что смотреть на них было больно, висели и медленно кружились три птицы, не шевеля крыльями, как игрушки на невидимых нитях. Мне показалось, что я слышу их сладкое мяуканье. Больше ничего не нарушало тишины, кроме наших шагов и дыхания.

Дорога уперлась в обрушившуюся стену упавших камней, красной и коричневой земли и остановилась. Мы полезли наверх по тропе землетрясений, последнее было лет двенадцать назад. Только тот, кто ходит на Парнас каждый день, может узнать знакомые места, если сойдет с дороги. С тех пор как Стефанос нашел Михаэля, все совершенно изменилось. Тогда то место было просто долиной у скал, а теперь — заваленная расщелина.

Старик посмотрел на меня из-под великолепных белых бровей и задал Саймону вопрос.

Тот перевел:

— Вы устали?

— Нет, спасибо.

Саймон улыбнулся:

— Не истощайте себя, поддерживая честь британских женщин, ладно?

— Да я не устала, просто перегрелась.

Рядом со мной сверкнули шокирующе розовые носки, Нико приземлился грациозно, как козленок.

Он вытащил из большого кармана бутылку и отвернул крышку:

— Попейте, мисс.

Вода пахла здоровым молодым ослом, но зато была прохладной и относительно чистой.

— Спасибо, это было прекрасно, — сказала я, опустошив бутылку.

— Греческие крестьянки, — сказал юный злодей, — могут часами идти по пересеченной местности без воды и питья.

— И верблюды, — ответила я.

Около двенадцати мы повернули и оказались в пустыне из камней, сухой почвы и пыли. Воздух дрожал от жары, и камни пульсировали. Если бы не холодный ветерок, который всегда дует на этой высоте, это было бы непереносимо. Когда мы прошли две трети пути и почти перестали подниматься вверх, я обрела второе дыхание и шла достаточно легко. Честь британских женщин была спасена.

— Греческие крестьянки, — сказал Нико, — носили здесь огромные грузы из дерева, винограда и вещей. Регулярно.

— Если ты скажешь еще хоть слово о греческих крестьянках, — сказала я, — я заору, лягу на землю и откажусь делать еще хоть шаг. Кроме того, ты врешь.

Он хихикнул:

— Это неправда. Я думаю, вы — замечательная.

— Спасибо, Нико.

— И очень красивая. Хотите яблоко?

И он выловил его из кармана и дал мне, как Парис Афродите. Взгляд, полный молчаливого восхищения явно был им опробован и не раз сработал. Я засмеялась, взяла яблоко и поблагодарила мальчика.