А он в понедельник вечером намекал, что станет богатым и известным, и напился. Когда все ушли, я с ним еще поддала и пошла погулять. Я говорила? — Мужчина продолжал работать, она смотрела на него сквозь сигаретный дым. — И стало ясно, что он отыскал что-то на горе. Ты говорил, что подождешь его и посмотришь, что это!
— Ну и что, не понадобилось, твои английские друзья нам все показали.
— И вход в пещеру?
— Если бы они знали, где он, мы бы сюда и не подошли, все заполнили бы войска на много километров…
Она нетерпеливо шевельнулась.
— Да я не про то. Конечно, они ее не нашли, а то бы не уехали сегодня в Левадию. Но ты что-то слишком быстро все нашел. Димитриос сказал мне, что ты нашел место и работаешь там, пока он вернулся кое с чем разобраться.
Он отложил лом и отгребал обломки лопатой.
— Когда Стефанос продемонстрировал место, где я сломал Михаэлю шею, я сам все понял, горы изменились, но узнать можно. Когда я отослал Димитриоса, сразу нашел вход.
— Ты мне это говорил вчера! — Ее сигарета не висела на губе, как обычно, она курила резкими, нервными движениями. Она сказала, и это прозвучало, как обвинение. — Но ни слова ни сказал про мальчишку!
Он выпрямился и уставился на нее, наклонив голову, как бык, улыбка как всегда сохранялась на его губах. Он сказал грубо:
— Ну продолжай. О чем это ты? Какого черта я должен о нем трепаться?
Она выпустила длинный клуб дыма.
— А зачем тебя понесло в его комнату?
— Очень понятно, нет? За моим портретом, ты сама рассказывала, что он, как фотография. Я хотел его уничтожить.
— Он же ушел и взял все с собой, я же тебе сказала! Я сама пробовала найти портрет, и его вещей не было. Он унес его с собой!
— Нет, его с ним не было.
— О чем ты говоришь? Ты его не видел. Откуда ты знаешь?
Она замолчала. Ее глаза расширились, сигарета упала на землю и лежала, дымилась.
Он стоял очень тихо, опершись на лопату, пот блестел на лице и волосатых руках. Он мягко сказал:
— Ну?
Ее голос полностью лишился оттенков.
— Ты его видел? Вчера? Он сказал тебе, где пещера?
— Видел. Но он ничего мне не сказал.
— А зачем ты соврал?
Улыбка углубилась, раздвинула губы.
— Ты знаешь. Нет?
Долгая пауза.
Ее язык выскочил, как у ящерицы, и облизал губы.
— Ты убил его?
Нет ответа. Мускулы ее шеи шевельнулись, будто она что-то проглотила. На ее лице не было ни ужаса, ни страха, оно лишилось выражения.
— Да… Ты не сказал…
Он был добр и жизнерадостен:
— Нет, не сказал. Не хотел тебя спугнуть.
— Но… Не понимаю. Он знал о пещере?
— Знал, точно, но не сказал. Мы пытались его уговорить, но он не произнес ничего осмысленного.
Она опять сглотнула, не отрывала от него глаз, стояла как статуя, жили только глаза.
— Ты… Тебе пришлось убить его?
Он пожал плечами.
— Мы не собирались его убивать, он, к сожалению, сдох сам. — Его глаза опустились, шевельнулась вечная улыбка. — Ну и как, испугалась, завизжишь и убежишь?
Она опять подошла к нему поближе, взяла руками за рубашку на груди.
— А что, похоже, мой Ангелос? — руки скользнули ему на плечи и дальше на шею. Она прижалась к нему теснее, — Ангелос Драгумис, я знаю про тебя все… Здесь много про тебя говорят.
Он засмеялся:
— Ты меня удивляешь.
Она притянула к себе его лицо и сказала прямо в рот:
— Да? И тебя удивляет, что поэтому я и с тобой, поэтому ты мне и нравишься?
Он поцеловал ее, на этот раз долго, но потом опять отпихнул свободной рукой. |