«Звучит ужасно», — сказал я приятелю, который порекомендовал мне этот способ.

«Не беспокойся, — ответил он, — в отличие от людей, слепыши от этого не умирают. Как только они чуют запах выхлопных газов, они дают стрекача. Нагнетаешь газ двадцать минут на скорости 2400 оборотов в минуту, чтобы вонь подольше оставалась в туннеле, и всё — проблема слепыша решена окончательно».

По правде говоря, это звучало достаточно надежно и даже соблазнительно просто, но, несмотря на соблазн, я все-таки решил, что есть вещи, которые евреи не должны делать. Поэтому я отказался от газа и применил другой метод, который вызывает меньше исторических ассоциаций. Я положил на входе в туннель груду горящих углей. Животные очень боятся огня, и слепыш поспешит убежать от пожара, так мне было обещано. Но мой слепыш не убежал, а устроил земляной заслон на входе в туннель, и мои угли догорели напрасно.

После того как все эти рекомендации были изучены и забракованы или испробованы и оказались несостоятельными, а в саду были уничтожены еще десятки клубней, луковиц и корней, я наконец понял, что речь идет о настоящей войне, то есть о такой войне, после которой в живых остается только одна сторона. Передо мной открывалось несколько путей. Я мог затолкать в слепышиную нору ядовитые таблетки, специально предназначенные для таких случаев. Когда такие таблетки смачивают, из них начинает испаряться в воздух яд, который способен умертвить либо вредителя, либо садовника, в зависимости от того, кто находится ближе и куда в это время дует ветер. Я рискнул. В результате остались в живых мы оба, и я решил вернуться к тому, что помнил со времен своей армейской молодости — к сражению лицом к лицу, то есть к засаде у входа в туннель.

Мой замысел был основан на том, что слепыш, как только взломан его туннель, немедленно устремляется ко входу, чтобы заново его закрыть, а там, у входа, его уже жду я — с поднятой мотыгой. Замысел был хорош, но исполнение оказалось затруднительным. Через полтора часа ожидания в этой горестной позе человек начинает понимать, что причиняет себе куда больший вред, чем своему противнику. Но и еще через час, когда подозрительный, осторожный и терпеливый слепыш все-таки приходит к пролому, он отнюдь не торопится выйти наружу, дабы подставить шею для заклания, а попросту начинает носом толкать землю наружу в пролом. В эту минуту нужно оценить его точное местоположение под землей и изо всех сил ударить мотыгой — в надежде, что она прорежет пласт земли и поразит противника. Но обычно в таких случаях садовник либо промахивается вообще, либо попадает мотыгой по скрытому под землей камню, и в итоге его тело сотрясает такой удар, что все его кости начинают петь в унисон. А тем временем слепыш, уже не раз уходивший от таких опасностей в прошлом, посмеивается себе в усы и снова уползает в глубину своего подземного дома. Садовник тоже ползет к себе в дом, точнее — на кровать, кряхтя опускается на нее и тотчас заказывает себе срочную очередь к физиотерапевту.

Третий вид сражения, менее древний и более жестокий, предусматривает применение огнестрельного оружия, которое называется «пушка для кротов». Слепыш, правда, не крот, — в Израиле, как уже говорилось, нет кротов, — но и «пушка для кротов» — не настоящая пушка, а что-то вроде импровизированного пистолета. Стволом ему служит короткий отрезок металлической трубы, и у него есть боек с пружиной и предохранителем, который торчит впереди дула. Любое прикосновение к нему заводит механизм и вызывает выстрел.

Этот стреляющий механизм нельзя найти в магазинах. Поэтому идут к какому-нибудь старому мошавнику, который никогда ничего не выбрасывает, и ищут у него в сарае нужную трубу, а тем временем выслушивают от него нескончаемые воспоминания о славном прошлом и критический анализ нынешнего плачевного положения Страны в сравнении с сороковыми годами минувшего столетия.