Я вспоминал об этом сейчас, снова и снова разглядывая найденный мною дом и окружающую его местность, и сожалел, что со мной нет ни деда, ни мамы, ни соседа, чтобы наставлять меня и делиться опытом. Но через несколько дней, когда я уже купил этот дом и расположился в нем, ко мне в гости пришел один из поселковых стариков, и я нашел в нем «сосуд, полный благословения». Его звали Иосиф Заира, и подобно большинству основателей этой деревни, он тоже был родом из Румынии. Об этом говорило и его прозвище — Пуи, что по-румынски означает «цыпленок».

Несколько лет спустя Пуи ушел в лучший мир. Но я хорошо помню его и ощущаю его отсутствие. Занятный был человек — образованный и насмешливый, сентиментальный и циничный, одаренный художник и большой специалист по плодовым деревьям. Во время наших многочисленных последующих встреч он познакомил меня с несколькими главами из истории «Великой Румынии», как он называл свою любимую родину, научил игре в шеш-беш, в которой творил чудеса, и показал, как нужно пить цуйку.

А в первый свой приход он принес с собой пилу и велел мне спилить все мертвые ветки лимона.

— Спили все! Не бойся — вырастет заново. Нам бы так вот — снять с себя все, что в нас умерло, в душе и в теле!

Я последовал его указаниям — спилил все и заодно выкопал вокруг лимона большую ямку для полива.

— Диаметр должен быть такой же, как у самого дерева. Не ствола только, а всего дерева, с ветвями.

— Такая широкая? — спросил я.

— Я тебе удивляюсь, — сказал он. — Ведь ты же из семьи земледельцев. Разве тебе не говорили, что дерево растет и внутри земли? Но его подземные ветки — это корни, и оно растет наоборот, не вверх, а вниз! А для этого ему нужна вода, много воды.

И вот так я пилил, и копал, и поливал, и мой лимон действительно воспрял духом: его увядшие было листья ожили и распрямились, к ним добавились новые, он расцвел и ответил мне добром за добро — множеством маленьких, уродливых и самых вкусных лимонов, какие я когда-нибудь ел.

Я скосил и убрал сорняки и колючки, подстриг и полил лужайку, чтобы возродить и ее, а затем посадил живой забор из бугенвиллей, чтобы они отделили меня от улицы. А потом лето кончилось, и миновала осень, и пришла моя первая зима на новом месте. Пошел дождь, и все семена «волчцов и терний», как их называл пророк Исайя, — все эти мальвы, и свинорой, и все прочее, что наши предки называли бурьяном и терном, а мы теперь даже не знаем, что это было на самом деле, — все это снова проросло. И я почувствовал себя, как Язон, окруженный несметными полчищами врагов, которые буквально на глазах вырастали из посеянных в землю зубов дракона. Я понял, что меня ожидает затяжная и тяжелая война, потому что мои враги сильны и упрямы и сдадутся не скоро.

Однако прошло всего несколько недель, и вдруг возле моего дома поднялись и расцвели несколько цикламенов. А чуть подальше неожиданно выглянул одинокий нарцисс. А в садике соседнего с моим дома произошло захватывающее дух событие — там внезапно и разом расцвели сотни красных анемонов, которые окрасили и украсили его и превратили мое северное окно в раму восхитительной картины.

Когда сезон цветения кончился, я попросил у соседа разрешения и собрал в его саду семена этих анемонов. Семена цикламенов я принес с соседнего кладбища, а луковицы гиацинтовой пролески и семена мака, синего василька и люпина — из сада товарища. Семена вьюнка я собрал с тех кустов, что тогда цвели на обочинах шоссе номер шесть, а рассаду шалфея, микромерии и майорана купил в питомнике. Там же я приобрел ладанник голубой и ладанник белый. Знатоки называют их «курчавый» и «шафранолистый», но мы, невежды, говорим просто «голубой» и «белый».

Это было начало.