Но моя настоящая тоска начинается, когда я удаляюсь за пределы Средиземноморья. Тогда я попадаю в страны, где мне не хватает еще одного — нашей смены сезонов. При всем восхищении, которое вызывает у меня бабье лето в Вермонте, самый длинный день в году в Нордкапе и перевернутые смены сезонов в Австралии и Южной Африке, мне привычна и необходима та последовательность, в которой сменяются сезоны у нас: зима, весна, лето и осень — каждый сезон со своими запахами, видами, звуками и различиями. И еще — характер их смены: не внезапный, а медленный и постепенный, что в твоем саду, что вдали от него. И все те, у кого чуткое и памятливое тело, чья кожа умеет различать прикосновения воздуха, чьи уши узнают голоса — те голоса, что спускаются с неба, и те, что поднимаются от травы, и те, что шуршат из чащи, — чьи глаза видят изменения цвета лесной листвы, чей нос различает запахи, — все эти люди знают также, что у нас борьба сезонов слабеет как раз тогда, когда приближается решающий этап, а когда он приходит, она кончается не триумфом победителя и не капитуляцией побежденного, не победными фанфарами одного и не хрипами агонии другого, а медленным отступлением и исчезновением, которые говорят: мы еще вернемся.

После потопа Господь обещал человеку: «Впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся», — то есть природный порядок в мире, его закономерности и сезоны больше не будут нарушаться. Все описанные в этом обещании перемены (кроме «сеяния» и «жатвы») — это перемены природные. Но в действительности «сеяние» и «жатва» тоже означают смену сезонов, потому что это синонимы осени и весны — они просто не названы здесь своими именами, как названы зима и лето. Похоже, что автор хотел таким манером указать на связь между трудовой жизнью людей и жизнью природы с ее сроками и сезонами.

Некоторые климатологи утверждают, что в нашем регионе нет четырех времен года — только лето и зима. А то, что мы называем весной и осенью, есть не что иное, как линия фронта, граница между ними. Есть также лингвисты, которые считают, что слово «осень» (на иврите «став») — это просто ивритское название сезона дождей, который мы позже стали называть словом «зима». И действительно, ведь в Песне Песней написано «Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал», — и вместо нынешнего «хореф», то есть «зима», там стоит именно «став», то есть то, что сегодня означает осень. Хотя лично я думаю, что эту фразу нужно понимать так: прошли два сезона один за другим: сначала осень, потом зима. И я также не принимаю толкование этих лингвистов по существу. Хотя период между летом и зимой у нас и в самом деле выражен не так явно, как пики холода и осадков в январе или тяжелая жара августа, но и у этого периода есть свой характер и свои особенности, которые проявляются во всем: в фауне и флоре, в сельском хозяйстве и даже в нашем физическом и душевном самочувствии — и потому он заслуживает своего особого названия.

Что касается лета, то его ивритское название «каиц» подозрительно близко к ивритскому слову «кец», то есть конец. Можно ли отсюда заключить, что иврит видит в этом сезоне конец года? Вообще говоря, в каждой точке, лежащей на окружности, можно видеть и начало, и конец одновременно, но в нашем чередовании сезонов, хотя оно и круговое, не все точки равноправны. Например, цветение у нас начинается в середине зимы, продолжается почти до середины лета, но осенью исчезает совсем: большинство цветов вянет, и в конце осени, при нормальном количестве дождей, уже начинается новый жизненный цикл, новое прорастание.