Подобно моему морскому луку, большинство цикламенов в моем саду я не посадил, а посеял. Обычно я высеваю их семена в цветочных горшках и ящиках, и только через три-четыре года пересаживаю молодые клубни в сад, на их постоянное место жительства. Но у меня есть и такие цикламены, которые цветут в трещинах уличного тротуара возле моего дома или в расщелинах стоящей в саду скалы. Эти я посеял с самого начала. В такие трещины трудно затолкать взрослые клубни, но туда легко засунуть семена. А потом можно — и даже стоит — добавить туда землю. И ждать. Семя прорастет, в земле образуется клубень, он приспособит свою форму к доступному ему пространству и начнет выпускать листья и цветы без всяких претензий и требований. Ведь цикламен скромен не только на вид. Его требования тоже скромны: немного солнца, хорошо просушенная почва и садовник, у которого есть терпение.

В первый год после посева семени цикламен выращивает клубень размером в шарик для настольного тенниса, и из него поднимается всего один листок. Это маленький листок, размером с ноготь большого пальца, но и он уже имеет ту форму сердечка, которая так типична для листьев взрослого цикламена. На второй год поднимется еще листок и клубень удвоит свой размер. А через три-четыре года он выпустит первый цветок, и с этого времени новые бутоны уже будут появляться каждый следующий год. Клубень цикламена продолжает увеличиваться все время жизни растения, каждый год добавляя все новые листья и цветы, и это тоже одна из особенностей цикламена — чем он старше, тем он красивее.

Но некоторые из цикламенов, растущих в моем саду, я принес из других мест в виде взрослых, уже больших клубней. Одну такую колонию я назвал «Метула», потому что большинство ее клубней были взяты с территории, которая позже стала новым районом города Метула (хочу подчеркнуть: по приглашению и с ведома местных органов власти). А другая колония, побольше, называется «Ифат», потому что клубни ее цикламенов я привез со склона, который сегодня составляет часть одноименного кибуца. Районный совет Изреэльской долины пригласил тогда всех своих жителей приехать на участок, отведенный под будущую застройку, и собрать для себя клубни растущих там цикламенов. Кто же настолько глуп, чтобы не отозваться на такое предложение?! И действительно, я оказался там одним из многих. Сюда пришли и те, кто мечтал создать большие колонии цикламенов в своем саду, и те, кому хотелось всего-навсего посадить несколько цикламенов у себя на балконе или даже один-единственный цветок в горшке на подоконнике. Здесь были и молодые родители, приехавшие с малыми детьми, чтобы преподать им знание природы и привить любовь к ней, и пожилые пары с внуками или без, и даже несколько иммигрантов из России, которые вообще-то выбрались собирать грибы, но подошли поближе посмотреть, зачем собрались люди. И было приятно слышать, как их акцент слегка смягчает все «е» в ивритском слове «ракефет», означающем «цикламен», и оно начинает слышаться как чисто русское слово.

Были здесь, конечно, и люди, которые не отличали цикламен от сливы. Эти срывали и топтали все направо и налево, но вот какое чудо: здесь было совсем не так, как бывает у нас обычно на улицах и дорогах, — тут можно было сделать человеку замечание и объяснить ему, что к чему, без того чтобы на тебя замахнулись киркой или подняли кулак. И наконец, не обошлось здесь и без эстетов, которые презирают любые «массы», что человеческие, что ботанические, — им, как объяснил мне кто-то из них, подавай одни лишь «орхидеи и офрисы». У таких изысканных людей душа тоже возвышенная и аристократическая, и потому простые люди, как я, которые собирают обыкновенные цикламены и обыкновенные анемоны, в их обществе испытывают вполне оправданное чувство неполноценности.