Он остановился не рядом, а напротив, пытаясь столом разграничить все, что случилось в машине, на „до“ и „после“. Он испугался жаркого „до“, поэтому выбрал холодное „после“.

— Что ты делаешь? — осекся он, видя, как я расстегиваю свою рубашку.

— Снимаю мокрую одежду. — Только безумие первых поцелуев заставило нас забыть о том, что мы попали под ливень и промокли насквозь. — Я боюсь опять заболеть, у тебя в квартире прохладно.

— Я подниму температуру.

— Не надо, она и так зашкаливает.

Рубашка упала на пол, следом полетел бюстгальтер. Соски от холода сжались в тугие горошины.

— Сия…

Молния на джинсах открылась с привычным звуком. Я бы хотела снять их красиво, но мокрая ткань липла к ногам, поэтому более-менее грациозно получилось спустить их лишь до колен.

— Я сейчас упаду! — смеясь, воскликнула я. „Боже, пусть Санджай не заставляет меня прыгать до него на одной ноге!“

Как только Санджай, испугавшись, что я сейчас убьюсь о мраморный пол, обошел стол и протянул руки, я прильнула к нему всем телом. К черту джинсы, которые кандалами сковали ноги. Долой мокрую майку, которая рельефно обтянула грудь Санджая.

Тело к телу. Губы к губам.

— Сия, мы должны остановиться.

Мольба, которой я не вняла. Я сама расстегнула его ремень, но ладонь Санджая накрыла мою руку и сильно сжала ее. До боли, до моего вскрика.

— Маста И…

Чтобы он не произнес имя моего отца, я запечатала его рот ладонью.

— Ты меня не остановишь.

— Я не могу. Я дал обещание заботиться о тебе.

— Так заботься. Моим ногам холодно. Я стою босая на каменном полу, а мокрые джинсы никак не снимаются.

Я видела, как на его лбу выступили капли пота.

— Сия…

— Я заболею и умру, и тебе будет стыдно перед твоим учителем.

— Сия, так нельзя. Это серьезный шаг.

— Так сделай же его, наконец! Не заставляй себя уговаривать!

Санджай резко развернулся и вышел.

А я осталась стоять на кухне. Полуголая, со спущенными штанами.

Кое-как натянув их обратно, подцепив с пола рубашку и лифчик, который зло сунула в сумку, застегнувшись на все пуговицы, я остановилась у двери, ведущей к лифту.

„Вот и все. Он не хочет меня. И как бы я ни горела, он одним движением сумел потушить пожар“.

— А как же любовь? — я вспомнила произнесенные в машине признания. Но тут же память услужливо подсказала, что я уже спрашивала об этом Санджая и получила ответ: „Если она по правилам. Семья отвернется от сына, если он возьмет в жены девушку из низшей касты“.

Не в этом ли причина? Он вспомнил, что я джати, и пришел в себя?

Я направилась в его комнату, резко открыла дверь и выкрикнула то, что мучило:

— А как же любовь? Если она не по придуманным кем-то правилам, значит, ее нет?

Ответом мне был шум воды. Санджай купался, забыв обо мне.

Ах так!

Я ворвалась в ванную комнату и дернула дверь душевой кабинки.

Санджай стоял спиной ко мне, уперев руки в стену. Он был в джинсах, а ледяная вода лилась на его плечи. Ее брызги отрезвили меня, и я захлопнула рот.

Почувствовав движение воздуха (не от захлопнутого рта, это точно), Санджай обернулся. У него были больные глаза.

— Сия…

— Я люблю тебя. — По моим щекам текли капли воды. Или это были слезы? Я тряслась от ледяных брызг и нахлынувших чувств.

Он сделал шаг навстречу, подхватил меня на руки и перенес в свою спальню. Откинув покрывало, улегся вместе со мной на кровать.