– Не надо торопиться, – сказал я. – Мне кажется, что не стоит пускать в продажу сперму мужчины, пока он не умер. Умершие великие люди всегда интересуют всех больше, чем живущие. После смерти они становятся легендой.

– А кто займется продажей, когда придет время? – спросил Уорсли.

– Я, – сказал я. – Кстати, если на меня легла коммерческая сторона дела, то имею право на большую часть прибыли.

– Ай, – воскликнула Ясмин, – прекрати эти разговоры, Освальд.

– Мы договорились, что делимся поровну, – враждебно заметил Уорсли.

– Успокойтесь, – улыбнулся я, – я пошутил.

– Надеюсь, что пошутил, – сказала Ясмин. – На самом деле я думаю, что больше других должен получить Артур, это он изобрел всю процедуру, – сказал я.

– Должен признать, что это очень великодушно с вашей стороны, Корнелиус, – сказал Уорсли расцветая.

– Сорок процентов изобретателю, и по тридцать Ясмин и мне, – предложил я. – Согласна, Ясмин?

– Не уверена, – сказала она. – Мне таки пришлось потрудиться. Я хочу свою треть.

Чего они, разумеется, не знали, так это того, что я давно уже решил, что в конечном счете наибольшая доля достанется мне. Ясмин, в сущности, много не требуется, она любит хорошо одеться, вкусно поесть, но в общем-то это и все. Что же касается старика Уорсли, то я вообще сомневался, будет ли он знать, что делать с большой суммой денег, даже если он ее и получит. Трубочный табак – единственная роскошь, которую он себе позволял. Я – совершенно иное дело. Тот стиль жизни, к которому я стремился, требовал огромного состояния. Я не мог смириться с посредственным шампанским или недостаточным комфортом. Мне представлялось, что если я каждому дам по десять процентов, оставив себе восемьдесят, то они должны быть счастливы. Сначала, конечно, они взвоют, закричат "караул", но когда поймут, что ничего не поделаешь, то очень скоро успокоятся и с благодарностью примут эту маленькую милость. Существовал единственный способ, который бы мне позволил диктовать свои условия: я должен завладеть Банком спермы со всеми сокровищами, там хранящимися. Затем нужно его перевезти в надежное и секретное место. Это будет нетрудно. Как только мы с Ясмин вернемся из Америки, я найму фургон, съезжу в Данроумин, когда там никого не будет, и заберу драгоценный сейф. Никаких проблем. Кто-нибудь из вас, возможно, подумает, что это грязный трюк, нечестная игра и вообще так поступать непорядочно, но на это я скажу – чушь. В этом мире вы ничего не добьетесь, если упустите свой случай.

– Так когда же вы едете в Америку? – спросил Уорсли.

Я достал календарь:

– Встречаемся здесь пятнадцатого мая, через четыре недели. Я закажу каюты в "Мавритании".

– Прекрасно, – сказала Ясмин, делая запись в своей книжечке.

– А там мы возьмем за шиворот старика Генри Форда, мистера Маркони, Рудольфа Валентине и всех остальных янки.

Я отвез Ясмин на вокзал, поцеловал ее на прощание и отправился в Лондон в свой дом на Кенсингтон Сквер. Я чувствовал себя прекрасно. Похоже, что великий план действительно воплощался в жизнь. Я уже представлял, как сижу лет через пять с какой-нибудь богатой дурой и она мне говорит: "Я бы выбрала Ренуара, мистер Корнелиус, обожаю его картины. Сколько он стоит?"

– "Ренуар – семьдесят пять тысяч, мадам".

– "А какой-нибудь король?"

– "Это смотря какой".

– "Ну вот этот, темненький, хорошенький, король Альфонс Испанский".