– Перестань? — засмеялся он. — Меня продали, представляешь? Продали… как вещь…

Ну продали, чего уж там… я отхлебнула слегка из его стакана и скривилась. Ну и гадость, как он только это пить может?

— Интересно, сколько она взяла за меня?

Нашел кого спрашивать, я-то откуда знаю? Впрочем, нуждался ли он в ответе? Наверное, нет. Он, наверное, и в собеседниках не особо нуждался. Не было бы меня тут, с собой бы разговаривал. Вел бы мирные беседы… так, может, мне уйти? Впрочем, просто так уйти я тоже не могла.

— Чего она от меня хочет?

А вот на этот вопрос я, пожалуй, ответить могла:

— Тебя она хотела, глупый, — выдохнула я, сама не веря, что защищаю. И кого… Лейлу? — Чтобы ты был рядом.

— А где я был? — воскликнул он. — Далеко?

Да не близко… сколько я тут, столько и ты тут. А она, значит, была одна. В своей золотой клетке. И, по сути, не важно, изменяешь ты ей или нет, она права. Важно, что она тебе, по сути, не нужна. Тебе и так хорошо. Было бы плохо, фиг бы ты без нее так долго выдержал.

— Но теперь это уже не важно, да? — спросила я.

— Да, — с готовностью выдохнул он, значит, все же меня слушает. — Потому дай мне выпить!

Как будто тебе кто-то не дает? Как будто тебе кто-то может запретить, ага! Вам, мужикам, запретишь!

— Хочешь, можешь пить со мной!

Ага, и будет вместо одного дурака пьяного, два дурака. Пьяных. Да и опасно мне терять рядом с тобой голову, это мы уже проходили. И той ночи мне по уши хватает.

Потому я с ним не пила. Я просто была рядом. Смотрела, как он постепенно осушал бутылку и понимала, что, по сути, ничем не могу помочь. Может, даже не хочу. Потому что он заслужил эти страдания. Потому что жаль было не только его, но и Лейлу. Потому я видела ее потерянный взгляд, когда он ушел с того балкона, видела бегущие по ее щекам слезы. Они были настоящими. Она в тот момент, скорее всего, была настоящей. Как и Максимилиан теперь.

Вот и нафига они так друг другу душу рвут?

И потому в тот момент я поняла, что никогда, пожалуй, не скажу Максимилиану, что я женщина. Никогда не скажу, что это я была с ним той ночью. Потому что боюсь… либо холода в его глазах, такого же, каким он окатил напоследок Лейлу, либо золотой клетки. Тут меня Максимилиан точно тогда не оставит. Это мужское царство. Я тут всего лишь шпион… вредный такой шпион.

Такими и нашел нас Тимофей. Вздохнул едва слышно, пробормотал:

— И надо ж было так нажраться!

И отобрал у едва живого Максимилиана бутылку. По его глазам я поняла, что он уже знает. Или обо всем догадался. Небось, не только он, но и весь клан. И в самом деле:

— Меня попросили отменить ее доступ на базу.

Как будто мне это интересно, ага!

Он помог встать Максимилиану и скривился, когда нашему магистру, который уже напился чуть ли не до беспамятства, захотелось что-то спеть. Что он пел, никто из нас разобрать не мог, да и зачем. Но пел, вернее, пытался петь, пока мы его тащили по коридорам. Вместе мы дотащили Максимилиана до его комнаты, уложили в постель. И с помощью Тимофея я сняла с него ботинки, рубашку, слегка расстегнула, ослабила ремень на брюках.

— Какая заботливая, — усмехнулся Тимофей.

– Не вижу ничего смешного, — ответила я, выходя из комнаты Максимилиана. А Тимофей все скакал следом и не мог успокоиться:

— Ну ты чего такая хмурая? Что у вас, у женщин, все так сложно-то, а? Теперь-то, может, у вас будут эти… отношения!

Он что, издевается! А я думала, что сводницами только дамы работают. Но, видимо, я очень сильно ошибалась.