— Значит это от Джона?

— Да, — ответил он хрипло.

— Ты лжешь… я не хотела бы проявить неуважение, но ты говоришь мне не правду. — Она посмотрела вниз на весь этот красный атлас. — Оно потрясающе прекрасно. Просто я не понимаю, почему ты показываешь это мне здесь, этой ночью, и предлагаешь одеть… потому что в данный момент твои эмоции очень личные, и ты даже смотреть не в силах на эту вещь.

— Как ты уже сказала, мои причины — личные. Но было бы… хорошим жестом, если бы ты была в этом на церемонии.

— По какой-то причине для тебя это очень важно.

Женский голос прервал их:

— Потому что он был там с самого начала.

Хекс развернулась. В дверном проеме, между косяками, стояла фигура в черном капюшоне, и на какое-то мгновение Хекс было подумала, что это Дева-Летописеца… вот только от нее не исходило никакого сияния из-под одеяния.

Второй мыслью Хекс было о том, что эмоциональная сетка этой женщины… была проекцией ее собственной.

Что указывало на то, что она была идентичной.

Фигура, хромая, двинулась вперед, и Хекс обнаружила, что пятилась назад, пока не наткнулась на что-то. Опускаясь, она пыталась поймать равновесие, чтобы сесть на кровать, но промахнулась, приземлившись задницей на пол.

Их эмоциональные сетки были идентичными, не в эмоциях, а в самой структуре. Идентичные… как должны быть у матери с дочерью.

Женщина поднесла руки к капюшону и медленно подняла то, что скрывало ее лицо.

— Господи… Иисусе.

Восклицание вырвалось у Тормента, и от звука его голоса женщина перевела свой взгляд серо-стальных глаз на него. Она низко поклонилась.

— Тормент… сын Харма. Один из моих спасителей.

Хекс смутно осознала, что Брат привалился к сундуку, словно его колени проголосовали за выходной. Но что ее действительно волновало — это черты лица, показавшиеся из-под капюшона. Они были так схожи с ее собственными, немного утонченнее, но все остальное… костная структура была точно такой же.

— Мамэн…, — выдохнула Хекс.

Когда взгляд женщины метнулся назад, она сделала подобную осмотр-и-распознание рутину на лице Хекс.

— Воистину… ты прекрасна.

Хекс коснулась своей щеки.

— Как…

Голос Тормента был полон шока, когда он потребовал:

— Да… как?

Прихрамывая, женщина подалась немного вперед — и Хекс мгновенно захотела узнать, кто или что причинил ей вред. Хотя в этом и не было никакого смысла — да ради бога, ей сказали, что ее настоящая мать умерла при ее рождении — она не хотела, чтобы это печальное, красивое существо в одеянии страдало.

— В ночь твоего рождения, дочь моя, я… умерла. Но когда начала искать вход в Забвение, мне было отказано. Однако, Дева-Летописеца в своем милосердии позволила мне изолироваться на Другой Стороне и там я оставалась, прислуживая Избранным, как покаяние за мою… смерть. Я по-прежнему в услужении Избранной, и пришла сюда, на эту сторону, чтобы позаботиться о ней. Но… по правде говоря, я прибыла сюда, чтобы, наконец, взглянуть на тебя самолично. Я долгое время наблюдала и молилась за тебя из Святилища… и сейчас, видя тебя, я считаю… я отлично понимаю, что есть очень много всего, что тебе необходимо обдумать и объяснить, и ты должно быть рассержена… Но если бы ты смогла открыть мне свое сердце, я хотела бы попытаться… проявить любовь. Я пойму, если этого слишком мало, слишком поздно…

Хекс моргнула. Кроме хромоты, которую она могла наблюдать, это было единственное, что она могла сделать… за исключением того, что поглощала невероятное горе женщины.