Я откровенно заявляю, что у меня в доме «ни гроша» и что… ломбард закрыт. По воскресеньям он всегда бывает закрыт.

— Глупое, в сущности, правило, — вставляет Боб, захлопывая тетради, и с самым энергичным видом подступает ко мне. — А как у нас насчет татар, коллега?

— Каких татар? — недоумеваю я.

— Ах! Лорды и джентльмены, ничего она не понимает, я вижу, эта миледи! Я говорю, конечно, не о татарском иге и нашествии Батыя, а о тех мирных халатниках-татарах, которые ходят к нам на дворы для покупки разного хлама.

— Ага! — начинаю я понимать. — Отлично, милый Боб, отлично! Зовите татарина: у меня, к счастью, есть, что продать.

Последних моих слов он не слышит, потому что журавлиные ноги уже выносят его на улицу.

— Князь! Князь! — слышим мы спустя минуту его голос во дворе.

Я при помощи Оли, Маруси и Васи Рудольфа выталкиваю сундук с моим гардеробом и начинаю энергично рыться в нем. Маленький принц, лежа с поднятыми под одеяльцем ножонками поперек широкой оттоманки, следит за нами блестящими глазками. Ему, очевидно, нравится вся эта суета.

Бархатное платье… Шелковый капот… Белое средневековое одеянье Брундегильды… Еще бальное… Еще визитное… и чудесная на белом ангорском меху ротонда — все это вмиг покрывает стол, стулья, диван и кресла моей маленькой квартиры.

Просыпается Саша и присоединяется к нам. Прибегает Анюта из кухни и, выпучив глаза, останавливается у порога. Когда торжествующий Боб Денисов приводит бритоголового, в темно-вишневой тюбетейке, с лукаво бегающими глазами татарина, эффект получается грандиозный.

Боб с видом настоящего оценщика взбрасывает на руке ту или другую вещь и торгуется, как извозчик. Но татарин неумолим. Дает самые мизерные цены, несмотря на то, что Боб его величает и «вашим сиятельством», и «князем», и «светлостью» даже. Но «светлость» уперлась на своем. За бархатное платье он дает пять рублей, за шелковое тоже пять, за ротонду десять и все косится на новенький костюм Боба.

— Дамский наряд что… — говорит он, мотая бритой головой, — дамский наряд — тьфу… А ты лучше свой пиджак продай, красавчик, — елейным голосом обращается он к Денисову.

Тот в ужасе отскакивает от него.

— Продай! Хорошую дам цену!

— Уйди! Уйди! — Я в ужасе машу на него обеими руками.

— Уйди, — кричит Рудольф, и мы не узнаем нашего обычно тихонького и застенчивого немца.

Татарин сердится тоже.

— Уйду и сам. Молоды-зелены, чтобы старика учить.

Я, однако, вовремя спохватываюсь и удерживаю его за рукав кафтана.

— Пожалуйста, возьми бархатное платье и дай пять рублей.

— Ну вот, так-то лучше.

И он, преспокойно выдав мне засаленную бумажку, уходит, унося мой костюм. Мои друзья подавлены.

— Невесть что! — вдруг неожиданно произносит Боб Денисов. — И надо же случиться, что у нас ни у кого денег нет, господа! И в какое ты неподходящее заболел, карапуз, время! — обращается он с комическим ужасом к маленькому принцу, как будто тот может что-нибудь понять. Минуту спустя Боб стремительно бежит за доктором.

— Самого лучшего приведите! — кричу я ему вслед. — Самого лучшего, Боря! Узнайте адрес в аптеке.

— Да, как же, придет к вам самый лучший за пять рублей! Держите карман! — доносится его бас из маленькой передней.

Пока Оля и Маруся при помощи Саши водворяют мой гардероб обратно в сундук, Рудольф с таинственным видом отводит меня в сторону.