Эфер время от времени исчезала на ночь или на две. Вернувшись, она не рассказывала ничего, но лицо ее было черным, а глаза полны скорби.

    В один день дошла весть о двух смертях: в Иерушалайме молодые фарисеи, ученики одного из бет-мидрашей, «домов мудрости», набросились на дядю Зекхарью прямо во дворе дома бывшего первосвященника Шимона и до смерти забили его тяжелыми каменными плитами, вывернутыми из дорожки, а государственного управителя Птолемея кто-то зарезал ночью в постели и написал его кровью на стенах слова настолько ужасные, что дом пришлось сжечь. Про смерть дяди Зекхарьи ходило потом много гнусных историй – якобы он в Храме призвал Нечистого, и что его за это судил Великий Синедрион и приговорил к побиванию камнями прямо в Храме, у алтаря, и прочую подобную небывальщину, – но нет, все это ложь, и ложь, и ложь. Просто старый Шимон знал, что боэции пользуются чем дальше, тем все более дурной славой, что фарисеи доведены до отчаяния и готовы взяться за оружие, и что первосвященником и народ, и царь хотели бы видеть личность мудрую и уравновешенную, – так вот не готов ли Зекхарья взвалить на себя эту ношу? Зекхарья сказал, что подумает и даст ответ через несколько дней…

    Ученики-фарисеи творили в те месяцы столь страшные дела, что у меня не поднимается рука все это описывать, а главное – я не могу объяснить, почему они это делали. Те, кто после покаялся и продолжил свое служение, говорили о демоническом затмении, о том, что все их мысли и чувства как будто подменили, испачкав глумливой скотской радостью; многие-де из них понимали, что думают и поступают неверно, но не могли найти в себе силы остановиться, хотя и хотели. Их как будто несло общей волной.

    Я не могу объяснить. Но что страшнее – я знаю, как это бывает. Как нормального вроде бы человека подхватывает общий поток, начинает кружить – и вдруг налетает невыносимая радость освобождения от всего человеческого, радость исступления и простоты…

    Весной многих из них убили стражники и римские солдаты, а вожаки разбежались по разным странам или ушли в разбойники. Иешуа рассказывал много лет спустя о встречах с некоторыми из них; я, может быть, в свое время тоже расскажу. Но той осенью и той зимой ученики, пребывая в демоническом затмении, громили «неправедные», по их мнению, синагоги и метивты, преследовали, а порой и убивали священников и некоторых судей, которые осмеливались их вразумить, изгоняли из городов язычников и оскверняли их храмы… Говорили, что молодые фарисеи намеренно нарушают все заповеди, кроме Первой, чтобы доказать себе и другим: их действия продиктованы одной лишь любовью к Господу, а не страхом перед посмертным наказанием.

    Поэтому путь их был во мраке, во лжи, в похоти и в крови.

    Отец несколько раз порывался уехать из Еммауса (город был слишком близко к столице, а главное – в нем был и большой бет-мидраш, где главенствовали фарисеи, и метивта асаев, и бет-ваад, то есть «дом собрания» саддукеев, к которым стекались ученики преимущественно из Филистины, – так что диспуты в синагоге и в пригородных садах все чаще кончались безобразной сварой) куда-нибудь подальше, и лучше всего в Рим – но, как я уже сказала, из-за налетевшей внезапно сумятицы он не мог выручить деньги за лес, а без денег добраться до Рима попросту невозможно. Тогда Иосиф подумал про дом в Галилее, мамино наследство. Он написал арендаторам, и те ответили, что с радостью примут хозяев, но должны предупредить, что в округе стало небезопасно и разбойники приходят даже днем, пока еще никого не убили, но забирают и молодых парней, и девушек.

    И тут вдруг пришло известие о смерти Зекхарьи. Папа и мама немедленно отправились в Ем-Риммон, поскольку там была родовая гробница дяди.