Пусть каждый твой шаг будет наполнен смыслом…»

    Было еще несколько свитков с записями, но я потеряла их. Вернее, они сгорели, а этот, первый, уцелел каким-то чудом.

    Рабби Ахав имел немало учеников и последователей (один из них впоследствии прославился, звали его Шимон, а прозвище ему было Маг) по всему побережью от Птолемиады до Триполиса, а также в Дамаске и Кесарии Филипповой, но более всего он проповедовал в одной из сидонских синагог. Он охотно диспутировал с другими фарисеями, придерживавшимися более традиционных взглядов на веру – что-де достаточно буква в букву следовать написанному, и понимание мира будет тебе даровано свыше, – и с язычниками, и со жрецами с Востока, из Сигуды и Кандагара.

    Иешуа повсюду следовал за ним и всегда принимал участие в ученых беседах.

    Это было удобно: бродячие проповедники, а тем более их полубезумные ученики, никогда не вызывали подозрения у стражников. Оронт смог наконец откликнуться на письма Иешуа, и вскоре его посланцы начали с братом встречаться.

    Вскоре по базарам Самарии и Иудеи поползли слухи о том, что пророчества верны и грядет истинный, пока потаенный, царь…

    Разумеется, царь-Искупитель.

    Глава 19

    В последний свой год, предчувствуя трудные времена – а может быть, зная наверняка, что они непременно наступят, – отец озаботился тем, чтобы семья была обеспечена даже в том случае, если его не станет. Поэтому в дополнение к старому винограднику, о котором я уже упоминала и который давал небольшой, но стабильный доход, он купил еще два земельных участка – небольшую рощу оливковых деревьев с давильней и пахоту, приносящую в хороший год сто – сто двадцать медимнов пшеницы или сто пятьдесят – ячменя. Половину урожая получали работники, половину – мы. На деньги, вырученные от продажи зерна и оливкового масла, можно было существовать не роскошно, но вполне безбедно. Оба наших угодья находились неподалеку от деревни Аммаус, что близ Тибериады, и я уверена, что сходство названий повлияло на решение отца в большей мере, чем что-либо еще.

    Я знаю, как он тосковал по родному городу. Но он никогда не роптал на судьбу.

    Иешуа между тем продолжал странствовать с рабби Ахавом, находя себе сторонников и помощников. Сам он представлялся доверенным лицом тайного царя. Я подумал, рассказывал он мне потом, как хорошо было бы, окажись царем Иоханан, вообразил это себе так явственно, что почти поверил в это, и все стало получаться… Но он никогда не рассказывал, какую тоску испытывал в первые месяцы своего служения, как ему приходилось заставлять себя не то что ходить и говорить, а просто жить и дышать. Он не рассказывал, но я-то всегда понимала его без всяких слов.

    Одним из первых помощников его оказался Филарет, дядя Марии. Трудно сказать, что двигало им – разве что честолюбие и врожденная склонность к опасным захватывающим предприятиям. Ну и, конечно, племянница, которую он, за неимением собственных детей, любил пламенно и беззаветно и готов был для нее отправиться хоть в преисподнюю, а не то чтобы участвовать в заговоре. Он сразу предложил Иешуа свой кошелек (оказавшийся почти бездонным) и свои связи среди сирийцев-язычников, недовольных римским владычеством.

    Вскоре после этого Иешуа покинул рабби Ахава и принял обет назира, то есть аскета и отшельника. Назирство в ту пору было распространено чрезвычайно, поскольку его поощряли и фарисеи, и ревнители. Обычно обет длился тридцать дней; за это время нельзя было прикасаться к вину и винограду, стричь волосы и ногти, принимать пищу до захода солнца и думать о суетном.