– У тебя еще не было времени обдумать все это…

Она взяла в руки резную картинку и прижала ее к груди.

– С прошлого лета у меня было времени хоть отбавляй. Больше мне времени не требуется, Николас. Я люблю тебя.

Лицо его не дрогнуло. Она решила, что, наверное, все же ошиблась. Что он просто возьмет и уйдет.

– То, что сделал Карл. То, что ты сделал. Все кончено, – затараторила она. – Сожги это письмо! – Она зажгла свечу. Пламя дрогнуло под влетевшим в окошко ветерком. – Я люблю тебя, Николас. Нас сам святой Кириакус благословил. Все детские прегрешения простительны. Ты уже достаточно лет провел в раскаянии.

Он протянул руку, взял свечу, по щекам лились слезы. Письмо вспыхнуло и вскоре превратилось в горстку пепла.

– Отлично, – сказал он. – Все кончено. Мне лучше уйти.

– Если ты сейчас уйдешь, то Карл одержит победу, даже из могилы. Когда ты спал в последний раз?

Он улыбнулся ей, словно призрак:

– Три ночи назад, может, четыре.

– И у тебя мигрень?

– Как ты догадалась?

– Иди вниз и выспись, – приказала она. – Утром я приду за тобой.

– Придешь за мной? – Его губы изогнулись в насмешливой улыбке.

– Я люблю тебя, – сказала Пенни. – И всегда буду любить. Думаешь, только ты чему-то научился? Неужели ты не понимаешь, какими дарами наделил меня, во что превратил напыщенную провинциалку, с которой когда-то повстречался? Неужели думаешь, что тебе больше нечего мне дать, что я не скучаю по тебе, не сгораю по тебе день за днем? Я люблю тебя, Николас. Это горькое прошлое больше не имеет никакого значения. Я хочу, чтобы ты жил здесь, со мной.

Она возвращалась обратно в Клампер-Коттедж как во сне. Миссис Линдси ходила туда-сюда, качая Софи и поглаживая ее по спинке.

– Я знаю, – расцвела она, едва завидев Пенни. – Николас вернулся. Фриц здесь. Он мне все рассказал.

Сидящий у окна майор улыбнулся ей. Он поседел и осунулся с тех пор, как Пенни видела его в последний раз. И только шрам по-прежнему играл на щеке.

– Ты знаешь, он отрекся от престола, мама, – сказала Пенни. – И чуть не сбился с пути.

– В таком случае тебе лучше указать ему путь. – Фриц пробежал рукой по лысой голове и кивнул в сторону малышки. – Если хочешь, чтобы у этого создания был отец.

Пенни взяла Софи на руки и заглянула в искреннее невинное личико. У нее сердце перевернулось.

– Мне хватало любви и без отцовской, – она, – но, по-моему, мама была очень одинока.

Николас проснулся и чуть не скатился с кровати, и только тогда понял, где находится. Раскалл-Холл. Он заставил себя расслабиться и откинуться на подушки. В доме стояла мертвая тишина, словно все еще спали. Однако больше здесь никого не было: ни Алексиса, ни Маркоса, ни Эрика, ни одного из его обученных людей. Он уже не эрцгерцог Глариена. Он простой англичанин, которому ничто не угрожает в его родовом поместье. Он прищурился и посмотрел в окно. На дворе стоял день. Солнце уже начало свой путь на запад.

Он сказал ей. И она не отвернулась от него. Она посмотрела на него своими зеленовато-карими глазами и сказала, что любит его. Она хочет, чтобы они жили вместе. О Боже! Пенни!

Он вытянул руки. Он жаждал ее. Сгорал от желания почувствовать ее, дотронуться до нее. К своему величайшему удивлению, он не нашел в этой мысли ничего, кроме удовольствия. Чистого, яркого удовольствия, не затуманенного воспоминаниями. Он попробовал развить эту идею – осторожно, как человек, который трогает больной зуб.