Я знала: мой сын обречен.

Но была надежда, за которую я цеплялась. Королева любила его, и я вновь и вновь напоминала себе, что она всегда прощала Лейстера.

Но Лейстер не поднимал против нее восстания. Какое прощение может быть Эссексу?

Нужно было трезво признать: никакого.

Он был признан виновным, как я и предполагала, и приговорен к смерти, так же, как и бедный Кристофер.

Я была в отчаянии и тоске. Мне предстояло проститься навеки и с мужем, и с сыном.

Это был кошмар, в котором я находилась ночь и день. Она не сможет сделать этого, говорила я себе. Но почему же? Те, кто окружали королеву, полагали, что она должна выполнить это. Рейли — вечный враг, Сесил, лорд Грей — все объясняли ей, что у нее нет альтернативы. И все же она была женщиной сильных чувств. Когда она любила — то любила глубоко, а она, несомненно, любила Эссекса. После Лейстера он был самым важным в ее жизни человеком.

А что, если бы Лейстер сделал то, на что осмелился Эссекс?

Но он бы никогда этого не сделал. Лейстер был не дурак. Бедный Эссекс, его карьера была отмечена печатью самоубийства, и теперь ничто не могло спасти его.

Или могло?

Мой сын и муж были приговорены к смерти. Я была их ближайшим родным человеком. Неужели у нее не возникнет хоть капли жалости? Если бы только она согласилась выслушать меня!

Я подумала, что королева могла бы принять Фрэнсис. Все-таки она была дочерью Мавра, а королева любила его. Более того, Эссекс был постоянно неверен Фрэнсис, и королева могла бы ее за это пожалеть, и это чуть залечило бы рану, нанесенную его женитьбой.

Бедняжка Фрэнсис, в каком она была отчаянии!

Она любила его и была рядом с ним, несмотря ни на что. Я надеялась, что он был наконец нежен с нею.

— Фрэнсис, — посоветовала я, — поезжай к королеве. Поплачь и спроси, сможет ли она принять меня. Скажи, что я умоляю ее оказать эту милость женщине, которая дважды была вдовой и может остаться ею в третий раз. Умоли ее выслушать меня. Скажи, что я знаю, что под ее суровым величием таится большое сердце, и скажи, что если она примет меня, я буду молиться за нее всю оставшуюся жизнь.

Фрэнсис была принята, и королева сказала, что то был тяжелый день и для нее также, когда в битве был убит мой муж, а затем я вышла замуж за предателя.

К моему удивлению, мне была назначена аудиенция.

И опять я могла видеть ее. Но в этот раз, стоя на коленях, моля за жизнь своего сына. Она была одета в черное — по Эссексу, я полагаю, но платье ее было покрыто жемчугами, она прямо и гордо держала голову над кружевным воротником, а лицо ее казалось очень бледным на фоне ярко-красных буклей.

Она подала мне руку для поцелуя и сказала:

— Леттис! — И мы посмотрели друг на друга.

Я пыталась не зарыдать, но чувствовала, как слезы подступают к глазам.

— Бог мой! — сказала она. — Какой дурак ваш сын!

Я опустила голову.

— Он сам на себя навлек беду, — продолжала она, — я никогда не желала ему этого.

— Мадам, он никогда бы не причинил вам вреда.

— Но он предоставил бы своим друзьям сделать это.

— Нет, нет — он любит Вас.

Она покачала головой:

— Он видел во мне возможность своего пути наверх. Разве все они не так думают обо мне?

Она сделала мне знак подняться с колен, и я сказала:

— Вы — великая королева, Ваше Величество, и весь мир знает это.

Она взглянула на меня пристально и снисходительно сказала:

— Ты все еще красива, Леттис. Ты была очень красива в юности.

— Но никто не сможет равняться с Вами.

Странно, но я сказала, что подразумевала.