Опираясь на руки, закинула голову с золотистыми волосами назад и смотрит туда, где море уплывает в небо. Подхожу сзади, боюсь ее напугать. На таком солнце и такое белое тело. Подруга немного располнела. Зато груди налились и торчат сосками вверх. Полные бедра разведены. Наверное, балдеет от ласкового ветерка, расшалившегося между ног. Боюсь заговорить. Дотрагиваюсь до ее плеча. Оно холодное как лед. Наташка не удивляется, не пугается, не оборачивается.

Обращается ко мне, будто мы давно сидим вместе и болтаем на берегу моря.

— Зачем ты ищешь его? Кто сказал, что убийца достоин наказанья?

Всякий человек на земле убивает сам себя каждым часом, каждым днем, каждым годом собственной жизни. Убийца лишь освобождает от печальной необходимости совершать это самому. Любая самая светлая радость, самая счастливая жизнь — невыносимая мука по сравнению с освобождением души, покидающей убитое тело. Из всех форм, в которых вынуждена существовать скитающаяся в космосе душа, тело, самое пошлое, примитивное, жалкое обиталище. Наша земная оболочка — унизительная ссылка для душ, провинившихся пред Ним. Отойди от меня. Ты пахнешь жизнью и слишком дорогими французскими духами. Никогда никого не ищи. Есть Тот, кто сам тебя найдет. Только повторяй каждый день: «Господи, позволь искупить грех рождения…»

После этих слов Наташка легко соскользнула с валуна и вошла в воду. Море оказалось совсем мелкое, еле доходящее до колен. Провожаю взглядом ее удаляющуюся белую, чуть располневшую фигуру. Через несколько минут она мне кажется маленьким белым парусом в огромном светящемся изнутри голубом море…

Долго не могу сообразить, где нахожусь. Лежу на высокой деревянной кровати. Вернее, утопаю в жаркой перине под большим деревенским лоскутным одеялом. Неяркий тихий свет проникает через морозные узоры трех маленьких окон.

Самая настоящая деревенская изба. В углу темнеют образа. На деревянном столе пузатый медный самовар. Везде кружевные белые салфетки и полотенца, расшитые красными петухами. Возле самовара множество вазочек с вареньем, медом, сливками. В центре горой лежат пирожки и ватрушки. Все готово для чаепития.

Осторожно слезаю с высокой кровати. Пол застелен домоткаными половиками. В избе жарко от массивной русской печки. На ее белой стене нарисованы забавные котята.

И ни души… Как я сюда попала? Сказка «Машенька и медведь». От моих шагов уютно поскрипывают половицы. На бревенчатой стене висит старинный фарфоровый умывальник. Прислушиваюсь. Тишина. Ищу выключатель. Никакого электричества.

Только оплавленные свечи в высоких чугунных подсвечниках. Куда делась моя шуба?

Не могу найти. За окнами слышится знакомый смех. Приоткрываю форточку. Во дворе Бутончик и Маргуша в ярких адидасовских костюмах возятся с лыжами. Замечают меня. Бутончик кричит:

— Ах, соня! Проспала потрясающую лыжную прогулку!

Маргуша бросает лыжи в снег, бежит в дом. Вместе с ней в избу влетает возбужденная радость деревенского здорового воздуха.

— Сейчас будем чай пить, — с порога сообщает она. Коротко обнимает меня, прижимает к своим заснеженным волосам. Чувствую передающуюся от нее бодрость. Будто сама каталась в зимнем лесу. Маргуша налетает на пирожки.

Звенит чашками, наливает из самовара горячий чай. Сажусь рядом.