Есть женщины, которым нравится, когда в метро или на улице их в упор рассматривают мужчины. Во мне же всегда возникает беспокойство и раздражение. Наверное, почувствовала такое во сне. Открываю с трудом набухшие веки. Надо мной склонился Пат. Откуда он взялся? Почему зашел в ванную? Я же голая! «Тебе плохо?» — почему-то спрашивает он. «А тебе?» Пат обеспокоен, отводит покрасневшие глаза в сторону. «Пришел, смотрю — ванная комната открыта, и ты спишь…» Пат испугался за меня. Наверное, решил — еще один труп. Бедный Пат! «Уйди, мне стыдно». Он молча вышел. Судя по морде, он исключительно переживает. Странно, я забыла, что Пат — мужчина. Первый раз отреагировала.

Раньше мы с Наташкой ходили по квартире еле одетые и никогда не стеснялись Пата. Он сам в сатиновых синих трусах вышагивал, пока Наташка не подарила ему шорты и Набор трусов. Мне в Москве некуда деться. Придется жить здесь. С Патом.

Если не выгонит. Сейчас ему не до этого. Что-то меня пошатывает. Боже, что это на себя натянула? А… Наташкин халатик. Нет, лучше свой. Хотя он тоже ее. С ума сойти, вот удача. Я нашла Наташкину записную книжку. Здесь все ее хахали.

Значит, и он. Ой, голова закружилась. Менты искали-искали и не нашли. Наверное, по закону должна отнести в МУР. Пусть полежит у меня. Он звонил по телефону. В таком случае и она ему звонила… Не варит голова. Пойду утешать Пата.

Он сидел, облокотившись руками о сервировочный столик. Вернее, на его откидное крыло. Если бы вошла Наташка и увидела, скандал бы разразился немедленно. Она всегда следила, чтобы на стол не клали руки и ноги. Боялась, что сломают. Зря боялась. Стол в порядке. И Пат давит на него своими локтями.

«Ты хочешь есть?» — спрашиваю, не зная, что спросить. Он машет отрицательно головой. «А выпить?» — это уже по инерции. На столике стоит бутылка «Столичной» и банка томатного сока. Где достал? Наверное, принес из своей комнаты. Он там много чего припрятал. Молча сажусь, наливаю в стаканы сок и пытаюсь по ножу лить водку. Не получается, рука дрожит и нож противно скрипит по стеклу. Водка разливается. Пат не обращает внимания. Думает о своем. Мы оба думаем о Наташке.

Во всем громадном городе только мы вдвоем. И еще Он. Больше никому дела нет.

Для остальных невелика потеря. Наливаю водку просто в сок. Без закуски не получится. Во рту ни крошки со вчерашних гамбургеров. Пошла на кухню и открыла банку икры. Давно к ней присматривалась. Просить было стыдно. Наташка икру не любила. Пат не обратил внимания на бутерброды. Посмотрел на меня мутными глазами и выпил. В таких случаях нужно сказать. Я забыла — что… Кажется, «за упокой души». Лучше молча. Когда водка просто смешана с соком, становится противно до икоты. «Ты любила Наташу?» — зачем-то спросил Пат.

— А ты?

— Я — отец.

И замолчали. Когда не о чем говорить, лучше говорить о чем угодно.

Я помню тебя, Пат, молодым. Вернее, тогда ты мне казался старым. Мы с Наташкой учились в пятом классе. Ты ходил в сером костюме и синем галстуке. Мне было смешно. Никто на завод костюмы не надевал. Наташа объяснила, что там ты не работаешь, а руководишь комсомолом. Она гордилась тобой. Я завидовала. Мой отец носил промасленные штаны и шоферскую кожаную куртку. Мы обе плохо учились и на всех уроках писали мальчикам записки.