Гиффорд рассмеялся и нагнулся, чтобы поцеловать ее, но священник многозначительно откашлялся.

– Теперь кольца. Потом ваши клятвы. И только потом поцелуи.

Ги издал тяжкий мелодраматический вздох и вытянул вперед руку.

– Отлично.

Джейн вынула кольцо из кармана, пришитого к ее платью, – то самое, что она уже надевала ему во время первого бракосочетания. До сегодняшнего дня оно валялось в ящике. Теперь она снова надела его на палец Гиффорда и накрыла ладонью его ладонь.

– Вверяю себя тебе.

– А я принимаю, – прошептал он и добавил громче. – Я уже говорил это в прошлый раз, но только теперь вкладываю в свои слова всю душу. Я, Гиффорд Дадли, клянусь тебе в преданности. Обещаю любить и защищать, быть тебе верным и сделать тебя самой счастливой женой на свете. Моя любовь глубока, как океан, и ярка, как солнце. Я обороню тебя от любой напасти. Ни одной женщины, кроме тебя, для меня не существует. Твое благоденствие – превыше всего в сердце моем. – Он надел кольцо ей на палец. – Вверяю себя тебе, моя леди Джейн.

– А я принимаю. – Джейн не стала дожидаться команды к поцелую. Она поднялась на цыпочки и впилась губами в его губы. Гости долго аплодировали.

Гиффорд

И она прошла лучше, ибо Ги любил свою Джейн, а Джейн любила его.

Больше между ними не стояло никаких тайн, кроме одной. И Гиффорд решил поведать ее своей супруге прежде, чем они перейдут к «наикрепчайшим объятиям».

Он пригласил Джейн сесть рядом с ним на кровать.

– Мне надо кое-что тебе сказать.

– Говори, – улыбнулась она.

Ги взял ее руку и стал водить пальцем по нежной коже предплечья. Джейн, конечно, не могла догадаться, что он чертит там строки стихотворения, которое написал недавно. Оно было посвящено ей, и он провел много долгих часов, подбирая сокровенные слова, которые бы передали то, что творилось у него на сердце.

Он несколько раз начинал, бросал и начинал снова, поскольку сперва хотел описать то мгновение, когда конь влюбился в хорька.

Затем он попробовал поэтически описать самого хорька:

Нет. Имея на руках такой жалкий материал, признаться ей в своей страсти к поэзии никак невозможно.

Однако позже, во время повторной свадебной церемонии, когда Ги купался в сиянии лучезарной улыбки Джейн, вал вдохновения все же накрыл его, и сразу после пира он схватил перо, бумагу, и все писал, писал, пока не вышло то, что надо.

– Так что ты хотел сказать мне, любовь моя?

– Помнишь мою… дурную репутацию? Ну, с интрижками?

– Да, – просто ответила она, покосившись на него опасливо.

– Так вот, по правде говоря, у меня никогда не было ни девушек, ни ночных кутежей в домах с дурной славой.

Джейн удивилась:

– Так откуда же все эти слухи?

– По ночам я действительно уезжал, но только эти ночи были посвящены… – Он осекся, и сердце его бешено забилось.

– Чему? – уточнила жена, лихорадочно перебирая в уме всевозможные греховные варианты.

– П-п… – начал Ги, но не мог заставить себя продвинуться дальше первого звука.

– Патологиям? – предположила Джейн.

– Нет.

– Постыдным увлечениям?

– Нет. Точнее, только одному.

– Если ты сейчас же не расскажешь какому, то отныне всю твою одежду я буду лично тебе вязать! – заявила она и всерьез преисполнилась решимости осуществить свою угрозу.