— Разве я окосел? — удивился я.

— Да, ты окосел. И окривел, — с горечью добавил папа. — Хочешь, я осыплю тебя подарками, а ты дашь мне честное слово завить своё горе верёвочкой.

И он подарил мне чёрный халат для труда и физкультурный костюм.

— Я мальчик конченный, — сказал я, надев чёрный халат, и застегнул его на все пуговицы. — Я очень приличный, воспитанный, но конченный.

— В таком случае, — вздохнул папа, — я должен показать тебя психотерапевту.

Когда меня вели к психотерапевту, чтобы он избавил меня от моей любви, я слышал пение, кто-то поет в блочном доме напротив часами: а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!.. Над нами летали чайки, белые, как таблетки. Папа вёл меня за руку и говорил:

— Не бойся, Андрюха! Психотерапевт Варежкин — всемирно-известный гипнотизер. Он взглядом разгоняет в небе тучи. Одна бабушка — ей девяносто три года — двадцать лет лежала — не двигалась. А как начала принимать его сеансы, встала и уже четыре раза сходила в магазин. Силой своей мысли Гавриил Харитонович Варежкин мог бы поработить мир! Что ему стоит сделать так, чтобы ты опять зажил припеваючи?

И он распахнул передо мной дверь кооператива «Эскулап».

В подвальном этаже они отгородили угол для великого гипнотизера. Мы заплатили десять рублей и очутились у него за ширмой.

Гавриил Харитонович встретил нас пронзительным взглядом. Я сел около него на стул, и он спросил, разложив перед собой чистую голубую медицинскую карту:

— На что жалуетесь? Я сказал:

— Ка-ка-как его?.. — и начал озираться.

— Умственная отсталость? — спрашивает Варежкин.

— Хуже, — махнул рукой папа и вкратце изложил ему нашу беду, суть которой была в том, что он опасается, как бы я не скапустился от своей первой любви, плюс как бы из его сына не вырос убийца и садист.

— Ясно, — кивнул Варежкин и крупным почерком записал в мою историю болезни: Андрей Антонов. 10 лет. Синдром «Отелло».

— Ты знаешь, кто такой Отелло? — спросил он.

— Это лётчик, — сказал я. — Герой Великой Отечественной войны.

— Герой войны — Гастелло, — говорит Варежкин. — Отелло — герой английской трагедии. Он из-за ревности удушил замечательную женщину Дездемону.

— Просто ни в какие ворота не лезет, — сердито сказал папа.

— Такой человек — всё равно что мопед без руля и без тормоза, — веско промолвил Гавриил Харитонович. — Ты нелюдимый или общительный?

— И то и другое, — сказал я.

— Запоров нет?

— Нет.

Мы помолчали копеек на семьдесят. Варежкин что-то обмозговывал. У него подбородок кривой стал, как турецкая сабля. И он сказал мне, взмахнув этой саблей:

— Раз ты человек таких бурных страстей, тебе надо с ними покончить. Это очень просто. Во-первых, не стоять в стороне от спорта. Второе: поставить перед собой какую-нибудь великую цель: скажем, возродить реку или отреставрировать храм. Есть ещё один способ — впустить в себя океан информации… То-олько не вариться в собственном соку!!! — победоносно закончил он и поднялся, дав нам понять, что вопрос исчерпан.

Не теряя ни минуты, папа купил мне пластмассовую гирю, налил в неё воды и втянул меня в «железные игры». Я накачивал мышцы, как зверь, с полшестого утра до одиннадцати вечера с короткими передышками на школу, обед и сон.