– Мистер Чабб…

– Нет! – повторил он. – Вы совершенно не правы. Я не хотел причинить ему зло. И не помышлял.

– Но он же умер! – сердито настаивала я.

Чабб так посмотрел на меня, что я почти испугалась – в радужке его глаз проступили белые прожилки, словно трещинки во льду.

– Я любил Вайсса, – попытался он объяснить. – Я хотел ему только добра. Ему всего-то был двадцать один год. Он так отчаянно гонялся за модой. Но – неужели вы не понимаете, мем? Мальчишка писал чушь, издавал чушь. Разве так можно? Выходит, истина была мне дороже дружбы.

Он поглядел на меня, словно ожидая поддержки. Я промолчала.

– Думайте, что хотите. Я отстаивал истину. Эти люди гонялись за последней модой. Не видели сути – лишь бы скорей, скорей. Истина погибала, если еще не умерла. Смысл из поэзии ушел, мастерство разлагалось.

– «Эти люди» – то есть, евреи? – уточнила я.

Чабб запнулся, и по его замершему взгляду я не смогла угадать, попало мое замечание точно в цель или я дала маху и напрасно обидела его.

– Вы читали стихи Маккоркла? – спросил он наконец. – Нет? – Подавшись вперед, Чабб положил мне на руку ладонь. Она была неприятно влажной. Я замерла, пока он ее не убрал.

– «Болота, – насмешливо загнусавил он, – канавы и лужи, застойные воды, рассадник…» Вот они, гениальные строки юного Боба Маккоркла. Как вам?

Естественно, я промолчала.

– «Застойные воды, рассадник». Знаете, откуда он это взял?

Я покачала головой.

– Из армейской инструкции по борьбе с москитами. Как видите, ничего это не значит-ла. А второе стихотворение, которое я послал Вайссу, «Разговор с Джоном Китсом», начинается так: «Я злился на тебя, мой брат…» Явный плагиат. Любой образованный человек сразу догадается, откуда украдено.

Меня раздражал этот менторский тон.

– Паунд, – сказала я. – «С тобою заключаю мир, Уолт Уитмен, тебя достаточно я ненавидел».

– Вот именно, – подхватил он, – а послушайте, что пишет Маккоркл Китсу: «Я злился на тебя, мой брат, Припоминая, что Ленин говорил, Когда уж смертный мрак ложился на чело: "Эмоции работать не умеют"». Разумеется, подобной чуши Ленин не говорил.

Брови заломаны, обтрепанный воротник далеко отстает от горла – сумасшедший, да и только. «Пусти, седобородый шут!»

– Никак не могу согласиться, – заявила я. – Цитата из Ленина вполне остроумна. И первая строка вовсе не совпадает с Паундом.

Конечно, тем самым я – отнюдь того не желая – сделала комплимент Чаббу. Так легко забывалось, что на самом деле автор стихов – он. Мой промах отнюдь не ускользнул от Чабба – на миг по лицу старика скользнула усмешка, и он сделался похож на хитрых бродяг, являвшихся к черному ходу усадьбы Хай-Уиком с просьбой выслушать историю «великой трагедии, постигшей меня, мисс».

Но к чему разыгрывать цинизм? Я жаждала выслушать историю великой трагедии, и Чабб это отлично понимал.

– Если б те первые стихи Маккоркла я подсунул вам, вы бы сразу почуяли неладное, точно вам говорю, – польстил он.

– Мистер Чабб, вы не имеете ни малейшего представления о моих критериях отбора.

– Аийя! Я видел ваш журнал.

– У вас не было времени просмотреть его – вы сами так сказали.