Пусть это обычное присловье, но смысл в нем есть. Поверьте мне!

Лихорадка, вместо того чтобы привести меня в состояние оцепенения, подействовала возбуждающе. Я не помню, когда еще так рьяно работала, как этим полуднем. Всю силу отчаяния я вкладывала в натирку полов, в чистку столового серебра.

За четыре часа я перелопатила столько же, сколько обычная служанка за неделю. Постели! Ванная комната! Абсолютно все! Что вам сказать, я даже вымыла щеткой лестницу перед домом! Как если бы от объема выполненной работы зависело мое прощение…

Погода стояла сумрачная, небо давило. Самые светлые облака и те были серого оттенка, дышать было нечем.

Внезапно на меня навалилась страшная усталость. На последней ступеньке лестницы я почувствовала себя такой измученной, что плюхнулась прямо в лужицу, задыхаясь, как после долгого бега.

Качели с синими подушками жалобно поскрипывали на крючьях, а бахрома тента вздымалась легкими волнами.

Между тем дуновения ветра не чувствовалось. Напротив, все, за исключением этой диванной качалки, пребывало в неподвижности и безмолвии. Грязная бумага на улице и та не пошелохнулась. Зрелище качелей, непонятно по какой причине покачивающихся, гипнотизировало меня.

Возможно ли, что это дух Тельмы, который… О, я вижу, как вы улыбаетесь. Еще одна безумная мысль, не правда ли? И тем не менее… Когда я впервые увидела Джесса и его жену, качели издавали ту же приглушенную жалобу, и, я думаю, этот негромкий звук и привлек мое внимание. Звук, подобный призывному зову какой-то птицы.

Маленький и совершенно черный фургончик «рено» медленно двигался по нашей улице. Было похоже, что водитель правит, одновременно высматривая нужный номер дома.

Инстинкт — странная вещь; как только я заметила машину, я знала наперед, что она остановится у нашей ограды. И действительно, она точно притормозила у кромки нашего тротуара. Из нее вышли двое мужчин, оба жандармы. У одного было больше знаков отличия. Надо заметить, что и возрастом он был старше. Пузатенький, с красной физиономией, он напоминал шарик, поставленный на пару кожаных сапог. Младший по чину был выше ростом, с черными волосами и смуглой кожей.

Я поднялась, чтобы пойти им навстречу.

— Вы мадам Руленд? — обратился ко мне офицер.

О, вы не можете представить себе, что чувствовала я в считанные доли секунды благодаря этой ошибке. Я — мадам Руленд! Кто-то мог допустить, что я могу быть мадам Руленд! Так значит, моя мечта не была до такой степени чрезмерной!

— Мадам Руленд умерла, я только прислуга.

До этого мгновения жандармы держались робко и вежливо. Внезапно они помрачнели.

— Ах, вот как! А есть ли мать у господина Руленда?

— Нет.

— А отец?

— Нет, насколько мне известно. А в чем дело?

— С вашим хозяином только что произошел несчастный случай на сороковой дороге.

— Несчастный случай?

— Он врезался в запаркованный грузовик.

На меня снизошло то же спокойствие, как и в ту ночь, когда Джесс объявил мне, что я должна вернуться в дом Артура.

— Это серьезно?

— Он погиб. Да что говорить, он мчался со скоростью сто сорок…

Качели ехидничали в глубине сада. Теперь и Джесс уселся там рядом с Тельмой, и, я клянусь вам, они изрядно потешались, глядя, как я, пошатываясь, ковыляю между двумя жандармами.

— Вам не составит труда поехать с нами для идентификации? Понимаете, надо убедиться, что его машину не украли… Это случается…

— Не переодевайтесь, — стал убеждать офицер-толстячок. — Мы доставим вас обратно.

Мы тотчас же двинулись.

— Вы не запрете дверь? — спросил меня чернявый.