— Ты прячешься.

— Мне кажется, нам постоянно приходится прятаться, — грустно улыбнулась она. — В открытую мы можем встречаться лишь с теми, с кем должны. Все просчитывается. Все регламентировано. Мы обитаем в какой-то передвижной тюрьме.

— Так долго продолжаться не может. Это не будет тянуться вечно.

— Пожалуй, ты прав. В один прекрасный день они решат, что мы больше не нужны, или же просто не захотят иметь с нами дело. Как ты думаешь, они нас отпустят? Или мы исчезнем?

— Вашингтон — не Прага. И не Москва. Мы покинем нашу передвижную темницу. Я с золотыми часами в знак почетной отставки, а ты с тайной наградой, о которой будет упомянуто в документах.

— Ты уверен? Ведь нам так много известно. Пожалуй, даже чересчур много.

— Это и послужит нам самой лучшей защитой. Особенно то, что известно мне. Они постоянно станут задаваться вопросом — а не спрятал ли он где-нибудь свою информацию в письменном виде? Давайте заботиться о нем, беречь его, тепло относиться к нему... На самом деле такая ситуация вовсе не редкость. Мы тихо выйдем из игры.

— Все время приходится думать о защите, — произнесла она, разглаживая его брови. — Ты никак не можешь забыть те первые ужасные дни?

— Они ушли в историю. Я давно все выкинул из памяти.

— А что мы станем делать?

— Жить. Я тебя люблю.

— Как ты думаешь, у нас будут дети? Мы станем провожать их в школу, заботиться о них, когда надо — бранить. Мы будем водить их на хоккей.

— Футбол... или бейсбол... Только не хоккей. Надеюсь, что будем.

— А ты чем займешься, Михаил?

— Скорее всего, преподаванием в каком-нибудь колледже. У меня в комоде завалялась пара дипломов с отличием, так что я очень на это рассчитываю. Я знаю, что мы будем счастливы. Верю в это.

— Чему же ты станешь учить?

Он посмотрел на нее, нежно коснулся ее лица, перевел взгляд на замызганный потолок видавшего виды гостиничного номера и ответил:

— Истории. — Затем он обнял ее и привлек к себе...

Любовь умерла. Она унесла с собой какую-то часть его самого. Разве они не были частью единого целого? Он поступил так, как должен был поступить. На его месте она сделала бы то же самое. Каждый из них был прав по-своему, и за каждым в конечном итоге стояла чудовищная несправедливость. Он закрыл глаза, невольно ощутив всем своим существом страшную опустошенность.

— Скорее всего преподаванием.

— Чему же ты станешь учить?

— Истории...

Теперь и это ушло в историю. Воспоминания приносят боль. Пусть все станет бездушной историей, так же как первые шаги, иногда вселявшие страх. Эти события перестали быть частью меня. Она тоже ушла из моей жизни, если, конечно, была там когда-нибудь с ее притворством. И все же я исполню обещанное, но отнюдь не ради нее, а ради самого себя. Со мной покончено. Я исчезну и начну все с начала. Уеду куда-нибудь и стану преподавать. Я постараюсь показать всю бесполезность усилий человека...

Два палача склонились на трупом, чтобы унести недавно полное грации тело и предать огню или глубинам моря. Он не станет вмешиваться; объяснения придется давать позже, когда о всей смертельной комбинации станет известно. И будет извлечен еще один полезный урок. Напрасные усилия... вытекающие из требований геополитики.

Над пляжем неожиданно пронесся сильный порыв ветра. Ноги убийц вязли в песке под тяжестью мертвого тела. Один из них поднял руку в безуспешной попытке удержать на голове рыбацкое кепи с большим козырьком.