|
Я думала, что умру дома, у мамы. Но я не хочу умирать напрасно, не хочу, чтобы моя жизнь исчезла без следа. Я думала о тебе, о том, как ты искала дух Хенрика во всем, что он делал или пытался делать. Я пришла сюда, чтобы посмотреть, правда ли, что, как считал Хенрик, за доброй волей существует другая действительность, что за молодыми идеалистами прячутся люди с черными крыльями, которые используют умирающих для своих целей.
– Что ты увидела? Слабый голос Лусинды дрогнул, когда она ответила: – Мерзости. Но давай я дорасскажу тебе свою историю. Как я попала в Шаи‑Шаи, значения не имеет – может, на тачке, может, на грузовике. У меня много друзей, я никогда не бываю одна. Я надела на себя самую рвань, попавшуюся под руку. Потом они оставили меня в песке и грязи возле домишек Кристиана Холлоуэя. Там я лежала, ожидая рассвета. Первым меня увидел седой старик. Позже пришли другие, все в сапогах, широких фартуках и резиновых перчатках. Белые южноафриканцы, один, возможно, мулат. Они спросили меня, больна ли я СПИДом и откуда приехала. Я чувствовала себя как на допросе. В конце концов они позволили мне остаться. Сначала поместили в другом доме, но ночью я перебралась туда, где ты меня нашла. – Как ты сумела дозвониться до меня? – У меня остался телефон. Человек, который привез меня сюда, через день перезаряжает батарейку и тайно отдает его мне по ночам. Я звоню матери, слушаю ее перепуганные крики, чтобы удержать смерть на расстоянии. Пытаюсь утешить ее, хотя понимаю, что это невозможно. Лусинда зашлась кашлем, долгим и хриплым. Луиза пересела и нащупала возле дерева маленький магнитофон. Слушай в темноте тимбилу. Играла вовсе не тень. Звучала кассета. Лусинда перестала кашлять. Луиза слышала, как она в изнеможении тяжело дышит. «Я не могу оставить ее здесь, – думала Луиза. – Хенрик ни за что бы ее не бросил. Должен быть человек, который облегчит ее страдания, возможно, существует какое‑нибудь спасение». Лусинда схватила ее за руку, словно ища поддержки. Но не встала, а продолжала говорить: – Я слушаю, лежа там на полу. Не больных, а голоса здоровых, находящихся к комнате. Ночами, когда большинство юных белых ангелов засыпают и бодрствуют только ночные сторожа, преисподняя оживает. Под полом есть вырытые в земле комнаты. – Что там? – Ужас. Голос Лусинды так ослабел, что Луизе пришлось наклониться поближе, чтобы разобрать слова. У девушки начался новый приступ кашля, грозивший задушить ее. Она старалась вздохнуть, из горла вырывалось бульканье. После приступа Лусинда долго молчала. Луиза услышала, как альбинос снова заиграл на тимбиле. – Если у тебя нет сил, не продолжай. – Я должна. Может, завтра я умру. Эта долгая поездка не будет для тебя напрасной. Как и для Хенрика. – Что ты видела? – Мужчины в сапогах, фартуках и резиновых перчатках делают людям уколы. Но колют не только больных. Многие приезжают сюда здоровыми, в точности как рассказывал Умби. Их используют как подопытных кроликов, проверяют на них вакцины. Потом вводят им зараженную кровь. Заражают ВИЧ, чтобы посмотреть, действует ли вакцина. Большинство в том помещении, где ты меня нашла, заражены здесь. Они приехали здоровыми. Но есть и другие, вроде меня, заболевшие иначе. Нас пичкают лекарствами, которые даже на животных не испытывают, проверяют, нельзя ли найти лекарства, когда болезнь уже в полном разгаре. Тем, кто ставит на нас опыты, безразлично, с кем иметь дело – с людьми, с крысами или с шимпанзе. Собственно, животные – это обходной путь. Лекарства‑то ищут не для них. Кому, по‑твоему, есть дело до принесенных в жертву африканцев, если в результате будут получены лекарства и вакцины, полезные для людей на Западе? – Откуда ты все это знаешь? – Знаю. – Голос Лусинды внезапно окреп. |
