– Зачем вы пришли сюда?

– Вы заинтересовались моей здешней работой. И взамен я должен отплатить вам беседой.

– Я хочу спокойно одеться.

– Когда мне вернуться?

– Лучше всего нам встретиться внизу.

Он нахмурился.

– В ресторане или в баре слишком шумно. Расстроенные инструменты, лязг кастрюль, люди, болтающие ни о чем.

– В этом я с вами не согласна. Но через полчаса я буду готова.

– И тогда я вернусь.

Он тихо исчез из комнаты. Кое‑что он определенно перенял у глубоко презираемых им африканцев – научился ходить совершенно бесшумно.

Луиза одевалась, одновременно стараясь подготовиться к новой встрече. Каким образом она предъявит ему свои вопросы? Сможет ли сказать ему прямо в лицо, что считает его виновным в гибели Хенрика? «Я бы должна испугаться, – думала она. – Прийти в ужас. Если я права, он вполне может убить меня так же, как убил Хенрика и Умби. Даже если он войдет в эту комнату один, вокруг все равно будут стражники. Невидимые, но вездесущие».

Он постучал в дверь так тихо, что Луиза едва расслышала. Открыв дверь, она не увидела в коридоре никого, кроме Кристиана Холлоуэя. Он улыбнулся и вошел.

– Когда‑то эта гостиница была любимым пристанищем южноафриканских туристов. При португальцах Мозамбик представлял собой рай на земле. Пляжи, рыбалка, тепло, не говоря уже о юных девушках, которые стоили сущие гроши. Теперь это почти исчезнувшее воспоминание.

– Мир все‑таки иногда становится лучше.

– Смотря кого спрашиваешь.

– Я спрашиваю, кто вы, что вами движет?

– Поэтому вы все время возвращаетесь?

– Однажды сюда приехал мой сын Хенрик. Вам это известно. Потом он вернулся домой в Швецию и умер. Это вам тоже известно.

– Я уже выразил соболезнования. Но думаю, к сожалению, горе нельзя ни с кем разделить. В горе человек одинок, как одинок и в смерти.

– Почему мой сын умер?

Он не смешался. Взгляд остался ясным, смотрел на нее в упор.

– Почему вы думаете, что я могу ответить на этот вопрос?

– Думаю, вы единственный, кто знает ответ.

– Что я, по‑вашему, знаю?

– Почему он умер. И кто его убил.

– Вы сами сказали, что полиция уверена в самоубийстве.

– Это не самоубийство. Кто‑то заставил его принять таблетки.

– Я по собственному опыту знаю, как трудно примириться с тем, что твой ребенок покончил с собой.

– Знаю, ваш сын покончил с собой, потому что был болен СПИДом.

Она заметила в глазах Кристиана Холлоуэя легкое недоумение, но он мгновенно взял себя в руки.

– Меня не удивляет ваша осведомленность. Судя по всему, ваш сын был в курсе дела. В наше время ничего не скроешь.

– Хенрик считал, что скрыть можно все. Например, исчезнувший мозг президента Кеннеди.

– Помню‑помню. Комиссия Уоррена безрезультатно занималась этим вопросом. Очевидно, существует весьма простое объяснение, которого никто не искал.

– Хенрик говорил, для сегодняшнего мира типично, что правду скрывают те, кто заинтересован в восхвалении лжи. Или в ее использовании для грубых, но почти недоказуемых спекуляций.

– Вряд ли это характерно только для нашего времени. Не знаю эпохи, когда бы не происходило то же самое.

– Но разве мы не обязаны разоблачать ложь и бороться с несправедливостью?

Кристиан Холлоуэй развел руками:

– Я сражаюсь с несправедливостью по‑своему, стараясь побороть невежество и страх.