Изменить размер шрифта - +
Смерть – это и чердак, и погреб, там пахнет сыростью, землей и одиночеством.

– Я, собственно, ничего о ней не знаю, – сказала Луиза, поеживаясь от холода раннего утра.

– Это было как сказка. Ее удивительная судьба привела ее ко мне.

– Что‑то связанное с Америкой? Что‑то, чего я так до конца и не поняла? О чем ты предпочитал молчать?

Они пошли по тропинке. Лица в стволах деревьев внимательно следили за их шагами. Он заговорил, от имени Артура, а не отца Луизы. Ему предстоит рассказывать, и он сделает это основательно. Если удастся хоть ненадолго отвлечь ее от мыслей о катастрофе с Хенриком, уже хорошо.

Что ему в общем‑то известно? Хайди приехала в Херьедален после войны, то ли в 1946‑м, то ли в 1947‑м. Ей исполнилось семнадцать, хотя многие считали ее старше. Как‑то зимой ей предложили поработать в горном пансионате «Вемдальсскалет», она убирала, меняла простыни постояльцам. Артур познакомился с ней, когда перевозил древесину, она говорила по‑шведски с забавным акцентом, и в 1948 году они поженились, несмотря на то что ей было всего восемнадцать. Понадобилось множество бумаг, ведь она – гражданка Германии, и мало кто представлял себе, что такое Германия, существует ли она или превратилась в сожженную и разбомбленную ничейную территорию, охраняемую военными. Но Хайди не имела никакого отношения к ужасам нацизма, она сама была жертвой. В 1950 году Хайди забеременела, и осенью родилась Луиза. Хайди особо не распространялась о своем происхождении, упомянула только, что бабушка по матери Сара Фредрика была шведкой, которая приехала в Америку во время Первой мировой войны. С ней приехала дочь, Лаура, и им пришлось испытать тяжелые лишения. В начале 1930‑х годов они поселились в пригороде Чикаго, Лаура познакомилась со скототорговцем‑немцем и с ним вернулась в Европу. Они поженились, и в 1931 году, несмотря на юный возраст Лауры, у них родилась дочь Хайди. Шла война, родители погибли в одной из ночных бомбежек. Хайди жила как загнанный зверек, пока война не закончилась, и тут ей случайно пришло в голову, что можно перебраться в не затронутую войной Швецию.

– Шведская девушка едет в Америку? Потом дочь перебирается в Германию, где круг замыкает внучка? Которая возвращается в Швецию?

– Она сама считала, что в ее истории нет ничего необычного.

– А ее бабушка откуда родом? Хайди встретилась с ней?

– Не знаю. Но она рассказывала о море и об острове, о каком‑то побережье. Подозревала, что у ее бабушки были какие‑то скрытые причины уехать из Швеции.

– А в Америке остались какие‑нибудь родственники?

– Хайди приехала без документов, без адресов. Она говорила, что пережила войну. И все. Она ничего не имела. Воспоминания стерлись. Все ее прошлое разбомблено и сгорело в пожарах.

Они снова вышли на лесовозную дорогу.

– Ты вырубишь лицо Хенрика?

Оба заплакали. Двери галереи поспешно закрылись. Они сели в машину. Отец уже собирался повернуть ключ в замке зажигания, но Луиза положила ладонь ему на плечо.

– Что произошло? Он не мог наложить на себя руки.

– Может, он был болен. Он частенько путешествовал по опасным районам.

– В это я тоже не верю. Только чувствую, что‑то тут не сходится.

– Что же тогда случилось?

– Не знаю.

 

Они поехали обратно через лес, туман рассеялся, стоял ясный, прозрачный осенний денек. Она не стала возражать, когда Артур сел за телефон в своего рода отчаянной решимости не опускать руки, пока не найдет Арона.

«Он похож на своих старых охотничьих собак, – подумала Луиза. – На грейхаундов, собак из Емтланда, которые приходили и уходили, охотились в лесу, состарились и сдохли. Теперь он сам стал собакой. Его подбородок и щеки заросли всклокоченной шерстью».

Быстрый переход