– Хенрик не мог умереть, – тихо сказала она.

– Не мог, я согласна с тобой. Он не мог умереть.

Луиза ждала какой‑нибудь реакции Назрин. Но не дождалась. Назрин начала задавать осторожные вопросы. Похоже, думала, что неправильно поняла слова Луизы.

– Он был болен?

– Он никогда не болел. Кроме детских болезней вроде кори, которых мы практически даже не заметили. В подростковом возрасте у него какое‑то время часто шла кровь из носа. Но это прошло. Сам он считал причиной то, что жизнь идет слишком медленно.

– Что он имел в виду?

– Не знаю.

– Но он же не мог просто взять и умереть. Так не бывает.

– Не бывает. И тем не менее это произошло. То, чего не бывает, самое ужасное, что может случиться.

Внезапно Луиза ощутила растущее бешенство, оттого что Назрин не заплакала. Она словно бы осквернила память Хенрика.

– Пожалуйста, уходи, – произнесла она.

– Куда же я пойду?

– Ты пришла встретиться с Хенриком. Его больше нет. Ты должна уйти.

– Я не хочу уходить.

– Я даже не знаю, кто ты такая. Он никогда о тебе не упоминал.

– Он говорил, что никогда не рассказывал тебе про меня. Нельзя жить без тайн.

– Так и сказал?

– Говорил, что этому научила его ты.

Гнев Луизы утих. Она почувствовала стыд.

– Мне страшно, – сказала она. – Меня всю трясет. Я потеряла моего единственного ребенка. Потеряла собственную жизнь. Сижу здесь и жду, когда рассыплюсь.

Назрин встала, прошла в комнату. Луиза слышала, как она захлюпала носом. Вернулась она не скоро, пальто было расстегнуто, черные глаза покраснели.

– Мы договорились совершить «длинную прогулку». Так мы это называли. Обычно шли вдоль воды, как можно дальше от города. По дороге туда мы молчали, на обратном пути разрешалось говорить.

– Как получилось, что девушка по имени Назрин говорит без акцента?

– Я родилась в аэропорту, в Арланде. Мы просидели там два дня, ожидая, когда нас отправят в какой‑нибудь лагерь для беженцев. Мама родила меня на полу возле паспортного контроля. Все произошло очень быстро. Я родилась там, где, собственно, начинается Швеция. Ни у мамы, ни у папы паспортов не было. А я, родившаяся там, на полу, сразу получила шведское гражданство. Один из полицейских, работавших тогда на паспортном контроле, по‑прежнему иногда звонит.

– Как ты познакомилась с Хенриком?

– В автобусе. Мы сидели рядом. Он вдруг засмеялся и показал на надпись, сделанную тушью на стенке автобуса. Я не нашла в ней ничего смешного.

– Что там было написано?

– Не помню. Потом он как‑то зашел ко мне на работу. Я стоматологическая медсестра. Хенрик засунул себе в рот вату и сказал, что у него болит зуб.

Назрин повесила пальто на вешалку. Глядя на нее, Луиза представила себе, как она выглядит голой в постели с Хенриком.

Она протянула ладонь через стол и сжала руку Назрин.

– Ты должна кое‑что знать. Я была в Греции. Ты – здесь. Что‑нибудь случилось? Он изменился?

– Он был веселый, гораздо веселее, чем когда‑либо в последнее время. Никогда не видела его в таком приподнятом настроении.

– Что произошло?

– Не знаю.

Луиза поняла, что Назрин говорит правду. Это как делать раскопки в зыбком наносном грунте. Даже опытный археолог не всегда сразу замечает, что добрался до нового слоя почвы. Можно долго копаться в руинах, оставшихся после землетрясения, и только потом догадаться, что это такое.

– Когда ты заметила в нем эту радость?

Ответ изумил ее.