– Почему ты так пьяна в середине дня?

– Я не пьяна.

В трубке стало тихо. Артур тут же отступил, ложь всегда действовала на него как удар. Ей стало стыдно.

– Я выпила вина. Что в этом особенного? Я боюсь летать.

– Раньше никогда не боялась.

– Я не боюсь летать. Я потеряла сына, своего единственного ребенка. А теперь и Арон пропал.

– Ты ни за что не справишься со всем этим, если не сможешь оставаться трезвой.

– Черт тебя побери!

– Черт побери тебя!

– Арон пропал.

– Он и раньше пропадал. Привык поджимать хвост, когда ему так удобнее. Арон сбегает, если ноша становится слишком тяжелой. И ускользает через одну из своих потайных дверей.

– На сей раз ни о хвостах, ни о потайных дверях речи нет.

Она подробно рассказала отцу, что произошло. Он не задавал никаких вопросов. В трубке слышалось только его дыхание. Самое надежное чувство в детстве. Видеть, чувствовать и слышать его дыхание. Когда она закончила рассказ, воцарилось молчание, блуждавшее взад и вперед между Херьедаленом и Мадридом.

– Я поеду по следам Хенрика. С письмом и фотографией девушки по имени Лусинда.

– Что ты знаешь об Африке? Ты не можешь ехать туда одна.

– Кто поедет со мной? Ты?

– Я не хочу, чтобы ты ехала туда.

– Ты учил меня рассчитывать на себя. Мой страх служит гарантией, что я не наделаю глупостей.

– Ты пьяна.

– Это пройдет.

– У тебя есть деньги?

– У меня есть деньги Арона.

– Ты уверена, что поступаешь правильно?

– Нет. Но я должна ехать.

Артур надолго замолчал.

– Здесь идет дождь, – наконец произнес он. – А скоро пойдет снег. Видно по вершинам гор, тучи сгущаются. Скоро выпадет снег.

– Я должна ехать. Должна узнать, что случилось, – ответила она.

Закончив разговор, Луиза укрылась под козырьком лестницы, спряталась среди брошенных багажных тележек. Ощущение было такое, будто кто‑то хватил дубиной по куче черепков, собранных с огромным трудом. Теперь они сделались еще меньше, и собрать их в одно целое стало еще сложнее.

«Я и есть это целое, – подумала она. – Сейчас черепки являют собой мое лицо. Больше ничего».

Она села в самолет на Йоханнесбург за несколько минут до одиннадцати вечера. И уже готовясь шагнуть с трапа в салон, вдруг засомневалась. Я сумасшедшая. Погружаюсь в туман, вместо того чтобы выйти из него.

Ночью она продолжала пить. Рядом с ней сидела негритянка, которая, похоже, мучилась животом. Они не разговаривали друг с другом, обменялись лишь взглядами.

Еще в аэропорту, в ожидании посадки, Луизе пришло в голову, что, по сути, ничто не свидетельствует, что они направляются в африканскую страну. Чернокожих и мулатов среди пассажиров было немного, в самолет садились в основном европейцы.

Что она вообще знала о Черном континенте? Какое место занимала Африка в ее сознании? В годы студенчества в Уппсале борьба против апартеида в Южной Африке была частью широкого движения солидарности. Луиза участвовала в разных митингах, но никогда не вкладывала в них всю душу. Нельсон Мандела представлялся ей загадочной фигурой, обладавшей почти нечеловеческими способностями, вроде греческих философов, о которых она читала в учебниках. Африка, собственно говоря, не существовала. Черный континент состоял из размытых картин, зачастую невыносимых. Мертвые, раздувшиеся тела, континент, покрытый горами трупов. Мухи, облепившие глаза голодных детей, апатичные матери с высохшими грудями. Луиза помнила портреты Иди Амина и его сына, похожих в своих карикатурных мундирах на оловянных солдатиков.