– Тогда пиво.
Лусинда вернулась и поставила перед Луизой стакан и коричневую бутылку.
– Я знаю, тебя зовут Лусинда.
– Кто ты?
– Я – мать Хенрика.
Тут она вспомнила, что Лусинда не знает о смерти Хенрика. Теперь было слишком поздно, выхода нет, отступать некуда.
– Я пришла сообщить, что Хенрик умер. И спросить, не знаешь ли ты почему.
Лусинда не шевелилась. Глаза бездонные, губы плотно сжаты.
– Меня зовут Луиза. Но, может, он говорил?
Говорил он ей когда‑нибудь, что у него есть мать? Говорил? Или я такая же незнакомка для тебя, как ты для меня?
13
Лусинда сняла фартук, обменялась несколькими фразами с человеком за стойкой, который, похоже, был здесь главным, и повела Луизу в другой, слабо освещенный, неприметный бар, где вдоль стен сидели девушки. Сев за столик, Лусинда, не спрашивая Луизу, заказала пиво. В помещении царила тишина. Ни радио, ни проигрывателя. Ярко накрашенные девицы не разговаривали друг с другом. Либо молча курили, разглядывая свои безжизненные лица в карманные зеркальца, либо нервно покачивали ногами. Все очень молодые, многим не больше 13‑14 лет. Короткие юбки, почти ничего не скрывающие, высокие каблуки‑шпильки, практически обнаженные груди. «Они похожи на загримированные трупы, – подумала Луиза. – Трупы, подготовленные к похоронам или мумификации. Но проституток не хранят для будущего. Они сгнивают под своими накрашенными лицами».
На столе появились две бутылки, стаканы и салфетки. Лусинда наклонилась к Луизе. Глаза ее покраснели.
– Скажи еще раз. Медленно. Расскажи, что случилось.
Луиза не заметила в Лусинде никакого притворства. Ее блестевшее от пота лицо было совершенно открыто. И ужас перед тем, что ей вот так неожиданно пришлось услышать, был неподдельный.
– Я нашла Хенрика мертвым в его стокгольмской квартире. Ты когда‑нибудь бывала там?
– Я никогда не была в Стокгольме.
– Он лежал мертвый в своей постели. Напичканный снотворным. От этого и умер. Но почему он покончил с собой?
Одна из юных девиц подошла к их столу, попросила прикурить. Лусинда поднесла ей огонь. В свете зажигалки Луиза разглядела изможденное лицо девушки.
Черные пятна на щеках, кое‑как замазанные, запудренные. Симптомы СПИДа, о которых я читала. Черные пятна смерти и с трудом излечимые язвы.
Лусинда сидела неподвижно.
– Я не понимаю.
– Никто не понимает. Но, вероятно, ты в состоянии мне помочь. Что могло случиться? Не связано ли это с Африкой? Он был здесь в начале лета. Что произошло тогда?
– Ничего, от чего он бы захотел умереть.
– Я должна узнать, что случилось. Какой он был, когда приехал, с кем встречался? Какой был, когда уехал отсюда?
– Хенрик был всегда одинаковый.
«Нужно дать ей время, – подумала Луиза. – Она потрясена моим рассказом. Теперь я, по крайней мере, знаю, что Хенрик кое‑что для нее значил.
– Он был моим единственным ребенком. Больше у меня никого нет.
Луиза заметила быстрый блеск в глазах Лусинды – удивление, а возможно, беспокойство.
– У него не было братьев и сестер?
– Нет, он был единственный.
– Он говорил, у него есть сестра. Старшая.
– Это неправда. Я его мать, мне лучше знать.
– А почему я должна тебе верить?
Луиза пришла в ярость.
– Я его мать и совершенно раздавлена горем. Ты оскорбляешь меня своими сомнениями.
– Я не имела в виду ничего плохого. Но Хенрик часто говорил о своей сестре.
– У него не было сестры. Хотя, может быть, он хотел бы ее иметь. |