Предстояло только решить, хочу ли я угасать в одиночестве – или умереть на людях, где, как говорится, и смерть красна? Я имел в виду, конечно, только друзей и соратников, наш сборный экипаж.

    По моим прикидкам, как раз к этому времени экипаж должен был вернуться на Ассарт. Не то чтобы во Вселенной больше не осталось ничего привлекательного, но мы привыкли существовать в постоянном общении друг с другом, и была эта потребность всегда сильнее, а главное – долговечнее, чем те желания и стремления, которые временами определяли жизнь каждого из нас. Поэтому Питек, например, оторвался от женщин в том мире, куда он было кинулся, в мире его рождения. Уве-Йорген насытил свою страсть, из мира своей молодости удрав на планету, где можно было охотиться сколько влезет, но влезло в него не так уж много. Георгий еще раз поработал мечом в Фермопильском сражении, однако это более не доставило ему тех глубоких переживаний, с которыми связывалось раньше. Возможно, он в глубине души надеялся, что однажды эта битва закончится не так, как в тот раз, но наконец понял, что не в его силах изменить это. И Гибкая Рука, поучаствовав в сражениях с враждебными племенами в родных краях, тоже уразумел, что кто бы там ни победил – бледнолицые все равно придут в конце концов и одержат верх. Вот почему я отважился на действие, на какое в иных обстоятельствах вряд ли осмелился бы, – решил объявить о том, что слагаю с себя капитанство и считаю экипаж распущенным, пусть каждый доживает так, как считает нужным. Я настроился на все каналы связи и, все еще не трогаясь с места – а задержался я чисто случайно в занюханном мирке по имени Лептида, с которым у меня никогда ничто не связывалось, – скомандовал общий сбор. Это было нетрудно: все, кроме меня, жили в одном из уцелевших в Сомонте, за пределами Мертвого кольца, [1] домов, которому они дали странное название Старческий Дом.

    Уже стемнело, когда я, соответственно снарядившись, покинул убогую гостиницу близ космопорта. Билет на рейс, проходивший через Ассарт, был уже наведен на руку. Я шел, внимательно приглядываясь и прислушиваясь, стараясь идти бесшумно – вообще, надобности такой не было, но хотелось убедиться, что я еще не совсем утратил боевую форму. Не знаю почему, но порой мне начинало казаться, что эта форма в скором времени еще понадобится.

    «Только бы не ошибиться», – невольно подумал я.

    И в то же мгновение навалилось давно знакомое, но уже подзабытое состояние – когда привычный мир вокруг тебя исчезает, словно кто-то щелкнул выключателем, а взамен возникает великолепное многоцветие вечно волнующегося и меняющегося Простора, шестимерного континуума. Но очень ненадолго, так что не успеваешь ни обрадоваться, ни испугаться. Потому что в следующий миг мир снова возникает – или, точнее, это я возник в нем: в мире Фермы.

    – …С чем его едят, этот Альмезот? – спросил я.

    Ответил Фермер:

    – Это один из немногих контрольных миров, капитан. То есть такой, где человеку дано развиваться по его собственным усмотрениям; люди сами решают – а мы не вносим коррективов.

    Говоря «мы», он имел в виду, конечно же, Высшие Силы.

    – Интересно. И к чему же он идет?

    – К высокой технологической цивилизации.

    – Ну и пусть себе живут в ней, – пожал плечами я. – Что плохого?

    – Только одно, – сказал Фермер. – Господь сотворил Вселенную Света и Тепла не ради этого.