Таня просыпается по утрам – вся розовая, точно розовая жемчужина. Будто озаренная встает. Собрала детей, отправила в школу – бегут весело, точно резвые жеребята. Таня подходит рано к ГАИШу с тыльной, парковой стороны. Белые ветреницы цветут, какие у нас севернее Серпухова не встречаются. Это анемон с тонкими лепестками. Мутовка листа построена так же, как цветок. Чудо средней полосы, напоминающее о курских, орловских рощах. Таня присела на толстую завалившуюся березу. Как ей удалось взять в руки свою никудышную жистенку? диво, да и только. Была такая мямля, вот-вот ее раздавит груз забот. Надо же, выкарабкалась. Надолго ли? Компания чуть видных фей села ближе к комлю на ту же березу. Одна, две, три – четыре феи. Соловей запел средь бела дня на тонком прутике клена. Когда Тот, с кем не спорят, снова положит перед тобою пустой билет – держись. Пусть несчастье пронесется над тобой точно поезд над девочкой, рассыпавшей грибы.

Таня по-прежнему водит детей в консерваторию, немного обтрепанная, да и дети не шибко нарядные, но на хорошие места. Николай ходит с ними. Странно ходит. Садится в другом ряду. Здоровается с какими-то пожилыми дамами, выгуливающими в фойе разномастных юных внучек. С Таней тоже здоровается, хоть с нею пришел. Дорожит своей безупречной репутацией. Два года добивался Тани – не боялся, что их увидят вместе. Теперь спохватился. Но Таня вся в музыке и странностей Коленькиного поведенья не замечает. Такие ей глаза дадены: видит всё в благородном свете.

Дети умнее Тани и талантливей. Кажется, уж куда? но так оно и есть. Красивы – все норовят их сфотографировать. Потом один и тот же снимок появляется с изрядным интервалом времени в разных газетах. Таня послала сыновей в пионерлагерь МГУ. Сама ездила – пусть ездят и они. Вернулись благополучно, еще и похорошели. Надо бы лучше, да некуда. Звонит Тане тамошний руководитель кружка умелые руки. «Вы знаете, что у вас гениальные дети?» - «Знаю», - спокойно отвечает Таня. Они у него сконструировали вертящуюся башенку с лампою внутри и прорезями в гранях, создающими на стене движущиеся фигуры. Феи умыкают ребятишек по ночам через форточку и аккуратно доставляют к утру обратно. Отсюда все успехи.

Николай Веткин той порой окончил физфак, пошел работать в академический институт. Стал отдаляться от Тани. Через год отпочковался совсем. Следствие было таково: Таня долго не могла слушать музыки. Ей казалось – музыка ее предала. И стихи, и живопись – всё, что они с Николаем вместе любили. Кабы не вмешательство фей, росли бы Андрейка с Павликом вовсе серыми. Но Танина мать - верховная фея, не иначе. Оставаться с детьми-школьниками она милостиво соглашается. Младшие феи ей незаметно прислуживают. Таня их видит, однако помалкивает.

Наконец мать отпускает Таню зимой в горы. Тридцатишестилетняя Таня рехнулась от такого зрелища и в итоге привезла домой инженера почтового ящика Михаила Шапкина, на шесть лет старше ее самой. Мать Михаила до пенсии работала уборщицей в пединституте. Отец – слесарь, беспардонный гуляка, помер. Похоже, Таня второй раз наступает на те же грабли. Приходит Михаил не сразу – месяц постеснялся. Вот, скажут, притащился. Прежде чем поцеловать Таню, целует мальчишек. Похоже, искренне. Щеки Николая ввалились и изнутри целуют друг друга. Рост высокий, вид чахоточный. Как потом узнаёт Таня, случайно найдя медицинскую справку, туберкулез в открытой форме был, сейчас кой-как залечен. Но у Тани дурных предчувствий нет. Поезд прошел, не снеся ей головы. Новая любовь пришла за ней. Иду! Подожди, я мигом.

В квартире на Вернадского три окна выходят на одну сторону. Таня и сыновья высовываются одновременно из трех узких форточек, когда ждут Михаила. Любят его втроем. Михаил просит Таню всякий раз звонить ему на работу, если ее вечером не будет дома. Не привычная докладываться, Таня вообще перестает ходить куда бы то ни было. Живет одной любовью.