В ответ на это падре Дьего спокойно сказал:

— Ложь и клевета — оружие, к которому обычно прибегают враги.

— Воистину! Однако, хотя я был всего лишь простым настоятелем, мне не следовало поддаваться обману. Прости мне, отец мой, эту давнюю ошибку.

— Кто ж из нас не совершал ошибок? — исполненным почтения голосом с важностью сказал падре Дьего. — Не будем больше говорить об этом, ваше преосвященство.

Лицо епископа просияло от радости.

— В моем лице, отец мой, ты всегда будешь иметь преданного друга. Если я удостоюсь нового назначения, мне приятно сознавать, что мы чаще сможем встречаться с тобой, чем в захолустном Авиле.

Падре Дьего сразу понял, что произошло.

— Значит, кардинал де Мендоса умер?

— Увы, — ответил епископ. — Вчера из Рима пришло известие о его кончине.

— Смерть христианина всегда побуждает к грустным размышлениям. Однако я рад, ваше преосвященство, приветствовать в вашем лице архиепископа Толедо и примаса католического королевства.

Дон Бласко де ла Куеста покраснел.

— Я пока еще не архиепископ.

— Но без сомнения будете им. Всем известно, что и его святейшество и их королевские величества давно видят в вас преемника кардинала де Мендосы.

Его преосвященство задумался и, казалось, был чем-то огорчен.

— Я сознаю всю тяжесть ответственности, которая будет возложена на меня. И молюсь Богу, чтобы он помог мне справиться с моими обязанностями. Но у меня нейдут из головы слова досточтимого отца, сказанные им когда-то: не почести, не высокий сан, а многотрудные обязанности воина святой инквизиции ценит Церковь превыше всего.

На это падре Дьего ответил:

— Досточтимого отца глубоко тронули бы и порадовали слова вашего преосвященства. И я полагаю, что выражу его мнение, если скажу: святой инквизиции можно служить всюду, независимо от занимаемого положения, которое может быть как скромным, так и очень высоким.

У епископа по-прежнему был задумчивый вид.

— Да, — сказал он наконец, — разными путями устремляются люди к единой цели.

Навстречу падре Дьего, когда он шел из трапезной, выбежал молодой монах по имени Мануэль. Был он бледен, глаза у него расширились от страха, руки дрожали.

— Преподобный отец! — крикнул он.

— Скончался? — не своим голосом спросил Дьего.

Фра Мануэль замотал головой.

— Преподобный отец, клянусь, я не виноват. Его преосвященство проснулся, позвонил мне и велел помочь ему встать и одеться…

Падре Дьего ускорил шаги.

— И ты, несчастный, сделал это?

Монах беспомощно развел руками.

— Разве я смел ослушаться?

В дверях кельи стоял доктор Гарсия, тоже бледный и испуганный.

— Глупец! — вскричал падре Дьего. — Как ты мог допустить это?

И, резким движением руки отстранив его, направился к двери, ведущей в келью Торквемады. Замешкавшись на какую-то долю секунды, прежде чем открыть ее, он вошел внутрь.

Келья была большая и, несмотря на белые стены, темная. Только через окно в глубокой нише проникало немного дневного света. Там в глубоком кресле, закутанный в плащ на меху, сидел Торквемада. Сидел прямо, со сложенными на коленях руками. Услышав скрип двери, он пошевелился.