|
И вот однажды ему попалась еврейская книга «Хаггада». Лежа на тюремной шконке, Гесс в свободное от мастурбаций время почитывал эту книгу. «Слушай, Ади, — сказал он однажды. — Ты правильно заметил, что нация нуждается во внутреннем враге. Однако глупо искать таких врагов в тех, кто рыж. Сколько их наберется на всю Германию? Психбольные вполне подходят, ведь они совершают порой чудовищные преступления, и совсем нетрудно направить народный гнев на этих изгоев. Но и их не хватит, чтобы консолидировать общество и заставить его прийти к единому консенсусу».
Адольф Шикльгрубер лежал у окна и мечтал о своей племяннице Гели Раубель. «Руди, отвали, — тяжело дыша, сказал он. — Какого черта ты пристаешь к занятому человеку?» Гесс не обратил на гнев товарища внимания. «Евреи, — сказал он. — Вот враг для нации. Презренные жиды, задавившие нацию своим хищным ростовщичеством, Ади, это идеальный враг. Объединившись против него, нация встанет на ноги. Да и ценности они действительно скопили немалые, они помогут немецкому народу преодолеть позорные последствия Версальского мирного договора». «Хорошо, хорошо, — с некоторым раздражением сказал Шикльгрубер, которому судьба уготовила великое и страшное будущее всемирного людоеда. — Пусть будет по-твоему, только не мешай. О-о, Гели! Милая Гели! Ангелика, душа моя!» Гесс свесил с нар босые ноги. «Нет, ты посмотри, — сказал он. — Какая шикарная история! Представляешь? Ежегодно в канун девятого Аба, во время пребывания народа в пустыне, Моисей объявлял всему стану Израилеву: — Выходите копать могилы! Выходите копать могилы! Каждый израильтянин, выкопав себе могилу, ложился в нее на ночь. По утрам выходил их глашатай и объявлял: — Живые, отделитесь от мертвых! И каждый раз в живых оказывалось меньше на пятнадцать тысяч человек. Так они избавлялись от проклятия. А на сороковой год смерти прекратились и евреи поняли, что Бог их простил! Нет, ты представляешь, Ади?!» Адольф Шикльгрубер с досадой сел и застегнулся. — Ты меня достал! — злобно сказал он. — Чем тебе не понравились жиды? Нормальные люди, я сам на треть… Гесс засмеялся. — Господи, Ади, очнись. Какое мне дело до евреев, если у меня самого их в родословной хватает. Я тебе говорю о возрождении нации! — Если бы ты знал, как мне надоело сидеть с тобой в одной камере! — Шикльгрубер подошел к ведру с водой и склонился над парашей, ополаскивая лицо. Он сел рядом с Гессом. От капелек воды его лицо казалось заплаканным. — Выкладывай, Руди! — сказал он. — Мы объявим немцам, что им живется тяжело именно из-за засилья евреев, — сказал Гесс. — Все беды Германии оттого, что власть опархатилась, что деньги принадлежат евреем, а простые немцы гнут на них спину. Мы скажем, что наши евреи смотрят в рот американским плутократам, русским комиссарам, масонам и прочему отребью. И люди проснутся, они будут ненавидеть евреев. А все потому, что именно из-за них истинным немцам живется плохо. Надо внушить людям, что живой немец важнее мертвого еврея. Шикльгрубер задумчиво пощипал усики. Еще не ставшая знаменитой его челка небрежно свалилась на узкий лоб. — А что потом? — спросил он. — А потом, — сделав небольшую паузу, сказал Гесс. — Потом мы уподобимся Моисею. Мы прикажем им копать себе могилы! Шикльгрубер пожал узкими плечами. — Не вижу смысла, — сказал он. — Они выкопают себе могилы, и мы скажем, что наступила ночь, пусть они укладываются в них. |
