— А почему вы не зовете на помощь? — с вызовом спросила она.

— Потому что там нет никого, кто бы мог нас услышать, — резонно заметил он. — Этим лифтом мало пользуются. Нам лучше подождать, пока кто-нибудь не окажется поблизости, и только тогда — кричать.

— Что, если мы никогда отсюда не выберемся? — пролепетала она, качнувшись вперед и вцепившись в лацканы его пиджака так, что побелели костяшки пальцев. Ее голос поднялся до высокой, ломкой ноты и, казалось, вот-вот сорвется… Она прильнула к нему. — Что, если мы умрем здесь от жажды или от голода?

— Не умрем. — Успокаивающим жестом он рассеянно погладил ее светлые волосы, лежавшие теперь у него на груди. — С нами все будет просто отлично.

Она быстро убрала вниз руки, которые занимались тем, что мяли льняные лацканы на его костюме!

— Нет, ничего не будет отлично! Мы отсюда не выберемся никогда! Я это точно знаю! Я…

Указательным пальцем он приподнял ее подбородок, так что она не могла избежать его пылающего, грозового взгляда.

— Классическое лекарство от истерики — пощечина. — Его нахмуренные брови постепенно разгладились, и на лице появилась медленная, настороженная улыбка. — Но мне что-то не хочется к нему прибегать. Во-первых, у вас такое красивое лицо…

Мягкость его низкого голоса чудесным образом в один миг развеяла весь ее страх. Красивое лицо? Роми порозовела от удовольствия, которое доставил ей комплимент, и тут же подумала, как, должно быть, жалко она выглядит! И потом, разве правильно говорить такие вещи женщине, которая обручена? Но когда она украдкой бросила взгляд на свою левую руку, то обнаружила, что забыла обручальное кольцо на туалетном столике в гостиничном номере. Не было никакого внешнего знака того, что она помолвлена! Значит, ей пора вести себя подобно взрослой женщине, которая к тому же собирается выйти замуж. Придав лицу самое умное выражение, на которое она была способна, Роми сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и ровным голосом спросила:

— И как же, по-вашему, мы отсюда выберемся?

Он пристально смотрел на нее сверху вниз, его лицо и тело вдруг напряженно застыли. Роми с содроганием заметила, что его холодные серые глаза твердостью и блеском напоминают стальной клинок. Неожиданно Роми осознала, что не слышит никаких обычных звуков — их заглушил шум пульсировавшей в голове крови. Поле зрения сжалось до маленького кусочка пространства, и Роми обнаружила, что видит только очертания его чувственного рта. Ей казалось, что этот властный рот приближается к ней, и на какое-то мгновение она с замиранием сердца подумала, что вот сейчас мужчина наклонит свою темноволосую голову и поцелует ее, — и осознала, что задерживает дыхание в ожидании… Но он вдруг засмеялся и как-то неловко переступил с ноги на ногу, словно ему было неудобно стоять.

— Боюсь, у меня нет готового решения. Так что нам просто придется подождать. Рано или поздно кто-нибудь обязательно заметит, что одного из нас нигде нет или что этот лифт основательно застрял между этажами.

— Да, конечно, — холодно сказала она и подчеркнуто повернулась к нему спиной, чувствуя себя вконец униженной, ведь она отдавала себе отчет в том, что всего мгновение назад ей очень сильно хотелось, чтобы он ее поцеловал. Неужели и он догадался об ее желании? Что это — еще одно проявление предсвадебной лихорадки? Неужели это нормально — хотеть, чтобы совершенно незнакомый мужчина схватил тебя в объятия и зацеловал почти до смерти? Крепко сжав губы, Роми уставилась на пустую стену — она испытывала отвращение к себе. Доминик смотрел на ее напряженные плечи и едва ли не физически ощущал, как тесное пространство лифта заряжается магнетизмом взаимного сексуального влечения.