Нынче русские гости прочно в Тмутаракани сидят, потеснили хазарских. Знают путь в Византию; по Днепру ходят в Киев и Новгород, а оттуда в землю Германскую; торгуют своими товарами в Итиле, плавают морем Хвалисским в страны восточные.

Много лет назад ходил с товарами в далёкую Бухару и Давид. Через безлюдную пустыню шли караваном. Вьючные верблюды несли грузы. Давид тоже ехал на верблюде, удобно умостившись в плетёной корзине. Под мерное покачивание засыпал, просыпался от верблюжьего рёва и крика погонщиков. На зубах поскрипывал песок, порошило глаза. И так до самой Бухары.

Тому минуло много лет, но и по сей день мысленно видит Давид узкие улочки, мутные арыки, глинобитные дувалы, расписанные орнаментом мечети и шумный базар…

Давид прилёг на борт ладьи, прикрыл глаза. Который день в пути. Сейчас бы баньку истопить да попариться, глядишь, и усталость куда бы делась.

Ладья переваливается с волны на волну, отбивает поклоны морю. Который год, отправляясь в путь, он просит у моря удачи. Море бывает злым и добрым.

Над ладьёй с жалобным криком пронеслась чайка, за ней другая. Значит, берег близко. Вот и в пролив вошли.

- Тмутарака-а-а-ань! - раздались сразу несколько голосов.

Давид перешёл на нос, вгляделся вперёд и увидел тёмную береговую полосу. Она приближалась. Кормчий круто повернул руль, ладья резко накренилась, затем выпрямилась и весело побежала вдоль берега. Подошёл Савва, гость, ещё молодой, но разумом богатый, стал за спиной Давида.

- Что, Савва, скоро дома будем?

- Скорей бы. - Савва вздохнул. - Третий раз плаваю с тобой, Давид, пора и привыкнуть, подолгу живучи в Византии, ан нет, домой тянет.

- Экий ты! Нынче, пока молод, да не женат, тебе бы и печали не иметь. А что же станется, коли молоду жену заимеешь? Не кручинься, Савва, наше дело торговое, попривыкнешь, иной жизни не захочешь. И я таким в твои годы был. Для купца торг главная забота: где убыток, где прибыль… А вон, гляди, город-то завиднелся.

Далеко на обрывистом берегу темнеют крепостные стены. Виднеется рубленая церковь с тесовым куполом. Савва подался вперёд. Давид тоже замолк, смотрит. Вон уже показались белые дома посада разных умельцев и торгового люда. Тут же селятся и семьи дружины молодшей. Особняком строятся касоги, приехавшие с гор на княжескую службу воинами. К посадским домам вплотную подступили зелёные виноградники и сады. В конце посада пристань с большими торговыми ладьями со спущенными парусами, небольшие рыбацкие челны. По берегу на кольях сушатся сети. За Тмутараканью, у начала моря Сурожского, рыбацкий выселок: подслеповатые, выбеленные мелом мазанки, крытые морской травой или мелким камышом, рядом огороженные плетнём огороды. Выселок тянется вдоль залива Тмутараканского.

Издавна селились здесь русы: то броднику край приглянется, то смерда судьба занесёт. Редкими выселками жались к морю. Море кормило обильно даже в самый засушливый год.

Ранними вёснами ратаи сеяли рожь-ярицу, по осени сурожь. Оттого и море стали прозывать Сурожским.

На жирных землях хлеба всходили добрые, но сорные. Осенью бабы бережно жали их серпами, вязали в снопы и везли с поля. А в погожий день обмолота в выселках стучали цепами, а на утрамбованных до блеска токах ползали малые дети, выискивая ненароком закатившиеся с глаз колоски.

Кормчий лихо развернул ладью, и она бортом коснулась причала. Босой, с оголённой грудью ладейщик наотмашь кинул канат, и корабль, вздрогнув, замер. Давид сказал:

- Доглядишь за выгрузкой, а я на берег сойду, телеги пригоню.

И пошёл, коренастый, грузный.

Ладейщики забегали, спустили парус, принялись сносить на берег тюки с товаром. Савва направился к ним.

Высокий забор отгораживает дворище Давида от всего мира.