Уселся в лёгкие, открытые санки, выехал со двора.

Кони бежали резво. Поскрипывал железный полоз. Морозный ветер колюче хлестал в лицо. Мстислав кутался в бобровую шубу, соболиную шапку надвинул на самый лоб. Ветер обжигал щеки, мешая князю думать. А мысли его об Оксане, её нелёгкой жизни. И он винил себя, к чему вмешался в её судьбу? Кто он ей? А её удел иметь мужа, рожать детей, вести хозяйство…

Может, он и в судьбе Добронравы повинен? Ей бы жить у моря, кормиться от моря, а она тяготится нынешней долей.

Солнце клонилось к закату. Краем оно зацепилось за дальний лес. Кончался день. Мстислав вдруг подумал, что и его жизнь на исходе. Не оттого ли не покидают его грустные мысли, душевные терзания…

Уйдёт он в мир иной, встретит Евстафия и скажет ему: «Лучше бы ты, сын, жил, а я, уходя в небытие, знал, кто сядет на стол черниговский…»

Ездовые перевели лошадей через овраг. Они испуганно пряли ушами, ржали. Видно, волков заслышали. За оврагом дорога пошла вдоль леса. „Старые, безмолвные сосны и берёзы. Если бы лес мог говорить, многое поведал бы он, и что видел, и что слышал. Лет пятнадцать назад в этих лесах гуляла ватага атамана Серого, жестокая, не знавшая пощады ни к боярину, ни к смерду. Всем Черниговом вышли на её поимку, как волков обложили, никого не помиловали…

В, Чернигов въехал в сумерках. На княжьем дворе выбрался из саней, размял ноги. В сенях горели факелы. Увидел Добронраву. Она ни о чём не спросила, только сказала:

- Баню истопили, попарься с дороги, чаю, замёрз…

В бане парко. Разоблачился Мстислав, полез на полок. Отрок обдал горячей водой, распарил веничек, принялся хлестать князя, а когда тело сделалось красным, плеснул на раскалённые камни кваса. Пар и хлебный дух обволокли парилку. Мстислав почувствовал блаженную истому.

Из бани до опочивальни добрался, выпил ковшик холодной медовухи, лёг. И последнее, о ком подумал, перед тем, как заснуть, была Добронрава. Никто так не понимал его, как она.

Вспомнились слова киевской боярыни Матрёны: «От добра добра не ищут». А может, он, Мстислав, от добра добра ищет?

Поутру открыл глаза, за оконцем день начался. В хоромах суетились, слышались голоса. Мстислав сел, свесив ноги. Настроение хорошее, и на душе никакой тревоги. Будто и не было того, что так давило гнетом, ощущение такое, словно от болезни избавился. Так умирающий чувствует себя, когда от него отступает смерть.

Кликнув отрока, чтоб нёс во двор рубаху и рушник, в одних портах, обув ноги в валенки, выскочил во двор.

Отыскав нетоптаный снег, растёрся, не чувствуя мороза, вытерся, натянул рубаху.

За трапезой был весел, шутил:

- А что, Добронравушка, усидишь ли в седле? Дорога-то дальняя. Чать, в Тмутаракань намерились.

Княгиня улыбалась, давно таким князя не видела.

От стола отошёл, сел с тысяцким подсчитывать, сколько чего в скотницах. Проверяли по книге учётной, какая у боярина Димитрия хранилась. Потом отправились воочию поглядеть, чем скотница богата.

В клетях сухо, пахло пушниной. В ларях бережно уложены шкурки норок и куниц, соболя и горностая, белок и выдр. А на колках, по бревенчатым стенам развешаны медвежьи и волчьи шкуры.

Мстислав вытащил шкурку горностая, подул на мех, поерошил и, отряхнув, сказал:

- По лету гостям иноземным продадим.

Осмотрели иные богатства. В кованых ларцах хранилось золото и серебро, каменья дорогие, деньги разной чеканки.

Скотницу покинул довольный:

- Знал, в надёжных руках казна черниговская, боярин Димитрий.

Ещё одна долгая, морозная зима минула, с заносами, сугробами, с метелями и солнечными, искрящимися днями. Была она сытая, а потому и с весёлыми, щедрыми праздниками… Ветер повернул из степи сырой, тёплый, съедал снег, и, несмотря на ночные заморозки, в апреле-пролётнике снег сохранился разве что по глубоким оврагам да местами в лесной глухомани.