Они еще держатся?

Да, держатся, но просят твоей помощи, битва идет жаркая.

Я приду, — спокойно ответил Тазуя. — Но раньше я должен здесь покончить.

Он бросился вверх по лестнице, в зал.

Здесь немцы защищались из последних сил, заслоняя собой дрожащих женщин и детей. Рыцарь Куно сражался как лев; Одо, оправившийся от испуга, также рубил вокруг себя, как бешеный. Сражающиеся ежеминутно спотыкались о трупы, пол был залит кровью. Звон оружия, глухие звуки смертоносных ударов, проклятия, стоны, вопли женщин и жалобный плач детей — все это слилось в страшный хор, подобный завыванию урагана, за которым следует самое глубокое безмолвие — безмолвие смерти.

Тазуя устремился вперед сквозь ряды своих людей, встретивших его появление радостными возгласами. Одо также сразу увидел его.

Сюда, кровавый призрак! — закричал он Тазуя. — Покажи, действительно ли ты бессмертен!

Ты этого хочешь? — ответил Тазуя, и на его за стывшем лице снова появился проблеск жизни. — Так прими же смерть от моей руки, и пусть это будет тебе возмездием за убийство моего отца!

Мечи их скрестились.

— Яанус! — воскликнула Эмилия.

Но меч Тазуя сверкнул в воздухе и вонзился прямо в сердце противника. Бездыханное тело Одо упало к ногам Куно, устремившегося к нему на помощь.

Один сражен, пусть падет и второй! — пробор мотал Тазуя про себя и бросился на Куно. Но тут Эмилия упала на колени.

Яанус, пощади, пощади! — молила она, обнимая колени Тазуя.

На миг наступила тишина. Руки людей, занесенные для удара, опустились: все глаза были устремлены на Тазуя, застывшего на месте.

Пощадить? — повторил он сурово. — А кто щадил моего несчастного отца, когда он заживо гнил в зловонном подземелье?

Ты ведь уже отомстил, — ответила девушка с мольбой, — ты убил единственного виновника, пощади же невинного.

Разве не виновен тот, кто проливает кровь моих братьев?

Тогда пусть твой меч пронзит и мою грудь, о жестокий убийца! — вскричала Эмилия в отчаянии. — Я сожалею о нашей детской дружбе, сожалею впервые. Это мой жених… Я люблю его так же, как те бя ненавижу и презираю.

Глухой крик вырвался из груди Тазуя, меч его со звоном упал на пол. В эту минуту лицо его сделалось таким же безжизненным, как тогда, когда он склонялся к трупу отца. Он стоял, холодный и недвижимый, как каменное изваяние; руки его бессильно повисли, по могучему телу пробежала дрожь, холодный пот покрыл лоб.

В зале царила гробовая тишина.

Наконец прерывистое дыхание вырвалось из груди Тазуя. Он прикрыл глаза ладонями, медленно провел ими по лицу, наклонился, поднял меч, обернулся к своим людям и, ни на кого не глядя, сказал глухо:

— Наши братья в беде — поспешим к Таллину, к ним на помощь.

Твердым шагом прошел он сквозь толпу своих воинов, направляясь к выходу; остальные с молчаливым удивлением последовали за ним. Немцы, как окаменелые, смотрели вслед крестьянам, пока последний из них не скрылся за дверью.

Что это значит? — с изумлением спросил рыцарь Куно; все остальные еще хранили молчание. — Какой удивительный человек!

Какой удивительный человек! — повторила Эмилия, все еще стоя на коленях. — Он сейчас пошел на смерть, я это видела по его лицу, — добавила она тихо и закрыла глаза руками.

Крупные горячие слезы жалости, а может быть, и любви медленно покатились по тонким белым пальцам Эмилии.

16

Тазуя вскочил на коня и со своим сильно поредевшим отрядом во весь опор поскакал к Таллину.