Бегун направлялся к перекрестку, от которого его отделяли еще пятьсот метров. Он прибежал слишком рано, чтобы выпить кофе в кафе «Чашка Джо» и позавтракать в «Пицце Вито», но, если бы эти заведения и работали, не остановился бы.

Миновав перекресток, он пробежал мимо выкрашенного белой краской дома времен Гражданской войны с табличкой у двери «Мистер Келвин Декстер, адвокат». Это был его офис, его табличка и его частная практика, которой он занимался, когда находился в городе, а не уезжал по делам. Клиенты и соседи полагали, что он страстный рыбак, вот и ездит половить рыбку. Конечно же, они ничего не знали о квартире, которую он снимал в Нью‑Йорке под другим именем.

Он заставил гудящие ноги пробежать последние пятьсот ярдов до поворота на Чесапик‑драйв в южной части города. Там он жил, и угол являлся финишной чертой. Он сбросил скорость, остановился, поникнув головой, привалившись к дереву, засасывая воздух в тяжело раздувающиеся легкие. Два часа тридцать шесть минут. Далеко не лучший его результат. В радиусе, возможно, ста миль не было человека, который в пятьдесят один год мог бы к нему приблизиться, но триатлоном он занимался не ради рекордов. А для того – и никогда бы не решился признаться в этом соседям, которые улыбались и приветствовали его, когда он пробегал мимо, – чтобы этой болью перебить другую боль, постоянную, никогда не покидающую его, боль потери ребенка, потери любви, потери всего.

Бегун свернул на свою улицу, прошагал последние двести ярдов. Впереди увидел юношу, развозящего газеты, который бросил тяжелую стопку ему на крыльцо. Юноша помахал ему рукой, проезжая мимо. Кел Декстер ответил тем же.

Потом он оседлает мотороллер и поедет за внедорожником. Загрузив мотороллер в багажник, вернется назад, по пути захватив гоночный велосипед. Но сначала следовало принять душ, съесть пару‑тройку высококалорийных батончиков, отжать сок из нескольких апельсинов и выпить его.

На крыльце он поднял пачку газет, разорвал общую обертку, просмотрел. Как он и ожидал, нашел местную газету, одну вашингтонскую, толстую «Санди таймс» из Нью‑Йорка и запечатанный в конверте журнал.

Келвин Декстер, поджарый, со светло‑русыми волосами, дружелюбный, улыбающийся адвокат из Пеннингтона, штат Нью‑Джерси, не родился таким, хотя и был уроженцем этого штата. Сын строительного рабочего и официантки местного ресторанчика, он появился на свет в трущобах Ньюарка, богатых крысами и тараканами, в январе 1950 года. Родителям Келвина, в полном соответствии с нравственными нормами тех лет, не оставалось ничего другого, как пожениться после того, как встреча на местной танцплощадке и пара‑тройка выпитых вместе коктейлей привели к его зачатию. Поначалу он ничего этого не знал. Маленькие дети никогда не знают, как и благодаря чему они приходят в этот мир.

Со временем они, конечно, все выясняют, иной раз страдая от этого.

Его отец был неплохим человеком. После Перл‑Харбора он сразу пошел на призывной пункт, записываться добровольцем, но его оставили дома как высококвалифицированного строителя: в Нью‑Джерси строились десятки и сотни фабричных корпусов, портовых складов, административных зданий.

Характер у отца был тяжелым, он, не задумываясь, пускал в ход кулаки, которые в рабочей среде обычно считались самым веским аргументом. Но при этом не злоупотреблял алкоголем, в день получки конверт с деньгами приносил домой невскрытым, старался воспитывать своего малыша в любви к стране, конституции и Джо Димаджио.[1]

Но по прошествии десяти с небольшим лет, после корейской войны, с рабочими местами стало куда как напряженнее.