Пауэлл сел, и по сжатым венам тут же промчалась агония боли. Пещера поплыла перед глазами. Она была огромная — больше, чем здание Центрального вокзала — и совершенно пустая, не считая круга света на голом полу.

Но свет этот не был лучом. Он лился откуда-то сверху, как вода каскадом водопада, и все время изменял цвета — был то небесно-фиолетовым, то жемчужно-белым, то очень желтым, то серым, мягким, точно дымчатые сумерки. Затем он закрутился, точно смерч, и тут же почти за порогом слышимости раздался низкий шепот.

Шепот тоже менялся, пульсировал, состоял из любопытных однотонных вздохов, шелестел, поднимаясь, опадая и снова поднимаясь.

При этом он становился все громче и громче. Вскоре это был уже рев, более яростный, чем Ниагара, оглушительный, но странным образом музыкальный и успокаивающий. При этом свет опять изменился и скрутился сложными узорами.

Узоры тоже менялись, создавая фантастические картины, трехмерные и ужасно чуждые. Кубы, многогранники и конусы плясали перед глазами Пауэлла.

Неожиданно свет погас и тут же затих рев. Радужный фонтан словно заткнулся.

И на том месте, где он только что был, осталось небольшое прозрачное полушарие на полу. С того места, где он полулежал, Пауэлл не мог понять, что находится под этим полушарием. Превозмогая боль, он поднялся и спотыкаясь побрел к полушарию.

Полушарие было из стекла или какого-то похожего вещества. Внутри было ядро света — сфероид с мягким блеском, белый и интенсивный, он светился, медленно вращаясь, и был размером не больше головы Пауэлла, странно красивый и живой.

Затем из него, как копье, вылетел какой-то непонятный магнетизм. Пауэлл невольно сделал шаг назад, охваченный одновременно страхом и любопытством.

Затем в его голове раздался чей-то голос.

— Вы разумное существо, как и другое?

Было совершенно ясно, что это телепатия. Эберли говорил, что в этом мире существуют телепаты. Тем не менее, столкнувшись с реальным явлением, Пауэлл чувствовал замешательство. Он попытался сформировать в голове слова ответа.

— Говорите вслух, — раздался голос. — Мысли у вас слишком смутные, если вы не произносите их вслух.

— Где мой спутник, человек, который пришел со мной? — спросил Пауэлл.

— Человек? Человек, которого вы называете Оуэн? Понимаю. Он был проанализирован.

Пауэлл невольно сглотнул.

— Вы имеете в виду, он умер?

— Ну, — откровенно сказал голос, — когда у него были вырезаны органы пищеварения, он через некоторое время перестал шевелиться. Полагаю, что он испорчен.

Пауэлл вспотел. Ему никогда не нравился Оуэн. Но тем не менее толстяк был человеком. Холодный, лишенный всяческих эмоций рассказ о вскрытии живого человека звучит всегда ужасно.

— Это было необходимо? — неуверенно спросил он.

— Лично я сомневаюсь в такой необходимости, — ответил голос — Но, разумеется, я не отвечаю за это. Видите ли, я рецессивный. У меня есть эмоции. А доминирующая часть меня работает на чистой логике.

— Вы не возражаете, если я сяду? — спросил Пауэлл.

Он чувствовал, что должен сесть. Ноги у него ослабели и подгибались. Все происходящее казалось ему кошмаром.

— Вы не должны бояться меня, — сказал голос. — Наверное, я ваш друг. У вас самая необычная форма. И это хорошо.

— Хорошо? — Пауэлл мельком взглянул на себя. — Ну, я не слишком-то отличаюсь...

— Вы неспециализированный. Представьте себе мир, где все одинаковые, но все же каждый исполняет различную задачу. Вы можете выкопать яму своими маленькими когтями?

— Я бы использовал лопату, — машинально ответил Пауэлл.