— Что, что вы там говорите? Увы, не будем о нем! Я еще помню, как после смерти короля, нашего незабвенного монарха, я оплакивал вашу немилость. Я успел поговорить о вас с его преемником Альбером. Он еще ничего не решил, но так как моя рука и рука короля по-прежнему простерты над вами, он вряд ли станет вредить вам и искать с вами ссоры. Тем не менее вы должны знать, что он считает вас креатурой Сартина, и когда пробьет час, непременно начнет ставить палки в колеса. Кстати, если говорить о вашей работе, кто же убил булочника Мурю?

Вопрос застал Николя врасплох. Итак, министр по-прежнему прекрасно осведомлен, и Сартин наверняка приложил к этому руку.

— Ответ дать гораздо сложнее, чем задать вопрос, но, главное, ответ явится преждевременным.

— Именно так я и думал. Идите, господин маркиз, и не поддавайтесь. Когда-то вы учили меня не отчаиваться. А если у вас начнут опускаться руки, вспомните, что нашему юному королю нужна помощь.

Взволнованный, Николя удалился. Министр стоил гораздо большего, чем его репутация. Во время разговора его осунувшееся лицо неоднократно принимало выражение необычайной благожелательности; еще Николя вспомнил, что пока Ла Врийер был при должности, он всегда оказывал ему покровительство. Когда на последнем суде на чаши весов бросят пороки Ла Врийера и его преданность королю, возможно, министра ожидает спасение.

Лаборд ждал комиссара в карете; он никуда не спешил, а потому предложил подвезти Николя; они направились в резиденцию Индийской компании, расположенную в одном из флигелей дворца Мазарини, на углу улиц Вивьен и Нев-де-Пти-Шан. Лаборд, недавно заделавшийся финансистом, заметил, что в квартале, куда они направляются, денег больше, чем во всем остальном городе. Там обитали банкиры, торговые агенты, маклеры, сновавшие между конторами и биржей, словом, все те, кто превратил звонкую монету в товар. И со смехом добавил, что тамошние шлюхи прекрасно разбираются в товарно-денежных отношениях и безошибочно отличают клерков от банкиров. Николя поверил ему на слово.

Компания, некогда являвшаяся обширной торговой империей, с 1763 года, то есть после утраты большинства владений Франции в Индии, пребывала в состоянии неопределенности. Комиссару, не сумевшему толком объяснить, ни что он ищет, ни чего бы он хотел узнать, пришлось долго убеждать надменных приказчиков пропустить его к ним в контору. Наконец какой-то привратник, с тросточкой в руках, провел его на чердак и сказал, что здесь он может сколько угодно копаться в грудах сложенных документов. Не зная, с какой кипы бумаг ему начать, Николя пребывал в нерешительности; неожиданно он услышал странный шум; по мере приближения звуки становились все более отчетливыми. Содрогнувшись, он подумал, что рано утратил бдительность. До ушей его долетел скрежет, за ним последовал шорох; все вместе сопровождалось тяжким прерывистым сопением. Нащупав рукоятку крошечного пистолета, спрятанного под полями треуголки, он осторожно взвел курок. Серые от пыли стекла мансардных окон с трудом пропускали жидкий свет. Заняв позицию против света, он стал ждать. В наступившей тишине тяжелое дыхание послышалось совсем рядом. Возле огромной колонны, составленной сложенными друг на друга пожелтевшими кипами бумаг, на полу появилась тень, по форме напоминавшая гигантский башмак, надетый на короткую ногу. За странной тенью следовал бесформенный субъект в черном, горбатый, с огромной головой на коротком туловище и с необычайно длинными руками. Кроткий взгляд больших черных глаза придавал его серьезному одутловатому лицу одухотворенное выражение. Сделав усилие, субъект резким движением бедра выбросил вперед искривленную ногу и, выпрямившись, насколько было в его силах, низким голосом произнес:

— Боюсь, сударь, я вас напугал. Надеюсь, вы меня простите, ибо я не имел сего намерения. Господь сотворил меня таким, что каждое мое появление свидетельствует не в мою пользу.