– Ага, – отец растянулся на камнях, подложив руку под голову. – С учетом истории картины, очереди желающих на нее посмотреть будут длиннее, чем на выставку Ван Гога.

– А ты… – опять начал Паша. У него в голове не укладывалось, что отец может остаться в стороне от такой шумихи.

Но, когда отец заговорил снова, его слова уже не касались выставки, и Паша замер, словно у него одеревенело все тело.

– Те две женщины, которых ты слышал семь лет назад. Это были твои тетя и бабушка – сестра и мать твоей мамы. Они хотели тебя забрать не потому, что ты мне помешаешь, а потому, что думали, что я не смогу тебя обеспечить, – отец замолчал, неподвижно глядя в однотонно-синее небо. – Я был жалким безработным неудачником. С образованием искусствоведа денег не заработаешь, мне все так говорили. Никто в меня не верил, кроме нее.

Он так сказал последнее слово, что Паша сразу понял, о ком речь.

– Я просто хочу, чтобы ты знал: пока она не заболела, мы были совершенно счастливыми. И бедными. Поэтому ее родственники меня всегда терпеть не могли. Говорили, от меня никакого толку, – он издал короткий невеселый звук, в котором Паша с трудом опознал смех. – После похорон они мне сказали, что лучше бы тебя забрать, потому что я не смогу о тебе позаботиться. Ну, и я на них наорал. Ужасно нахамил и выгнал. С тех пор мы не общаемся. А себе я сказал, что буду работать хоть круглосуточно, но перестану быть неудачником, и что у тебя будет все, – он потер лицо обеими руками. – Прости, у меня плохо с разговорами по душам. Я думал, у нас все хорошо. Если бы она была жива, она сказала бы мне, но… – Он перевел дыхание: – Больше не слежу за твоим телефоном, это плохая идея. В следующий раз просто спрошу, куда ты идешь.

Паша ждал, что он заговорит снова, но отец молчал и наблюдал за чайками, которые с хриплыми криками носились по небу. Тогда он сполз с лежака и лег рядом:

– У меня есть бабушка? И тетя?

– Ну, теоретически, да.

– А мы можем им позвонить?

– Хм. Да, – отец сказал это так, будто подобное никогда не пришло бы ему в голову. – Попробуем, когда вернемся домой.

Они, не сговариваясь, оторвали головы от камней и сели, глядя, как Илья и Варя плещутся в воде, то выбегая на берег, то заскакивая обратно.

– Через всю страну в Сочи. Поверить не могу, – задумчиво протянул отец. – Его мать сказала, что не знает, дать ему по шее или тут же все простить.

– Чья мать? – очнулся Паша. – Кому сказала?

– Мать Ильи. Мне сказала. По телефону. Час назад.

Паша завис.

– Я ей позвонил, – терпеливо прибавил отец и посмотрел на Пашу так, будто тоже не мог решить, обнять его или прочесть лекцию о том, что детям нельзя сбегать из дома.

– А как ты телефон узнал?

– Позвонил вашей классной на мобильный.

– Откуда он у тебя?

– Ну я пожертвовал немало денег на ремонт школьных туалетов, так что она всегда готова ответить на мои вопросы.

– Зачем? – моргнул Паша.

На этот раз взгляд отца был вполне определенным – он опасался, что после встречи с кулаками Сергея у Паши плохо работает голова.

– Ты раз пять рассказывал, что там все ветхое, а еще нет мыла и бумажных полотенец. – Увидев Пашино выражение лица, отец засмеялся: – Не преувеличивай, иногда я все-таки слушал. Так вот, я позвонил его матери, потому что вы, балбесы, не представляете, как родители за вас беспокоятся, и с удивлением услышал, что Илья у нас на даче.