Он рассказал о том, как был порабощен Миротворцем, о бесчисленных унижениях, коим подверг его мудрец, своем безнадежном сопротивлении и не отмщенных ударах и оскорблениях. И по мере того, как он рассказывал, злость вскипала в нем все сильней и сильней.

— Бесстыднейший наглец! — воскликнул охотник. — Так унизить воина! — Он схватил Кьюлаэру за ворот и подтянул к себе. — Он заслужил смерть, лесной житель! Он заслужил даже больше, чем смерть! — Он отпустил руку. — Как ты мог ему позволить так помыкать тобой?

— У меня не было выбора, — признался Кьюлаэра, хотя от этих слов у него запершило в горле.

— Теперь есть, — ухмыльнулся незнакомец. — Нас двое.

Кьюлаэра посмотрел на него и медленно ухмыльнулся в ответ.

Его сердце воспарило при мысли о свободе, но он вспомнил рассказы Миротворца и, охладев, проговорил:

— Но скорее всего не стоит мне противиться. Меня бесят правила Миротворца, но я не могу не признать: в них есть смысл.

— Правила? — нахмурился незнакомец. — Что еще за правила?

Кьюлаэра объяснил ему правила, что, конечно, не отняло много времени.

— И ты его слушаешься? — недоверчиво поинтересовался охотник.

— Я начал видеть в них смысл.

Но из-за того, что охотник смотрел на него, как на дурака, Кьюлаэра начал терять уверенность.

— С ума сойти! — Охотник вскочил и зашагал по поляне. — Такого силача подчинил своим правилам колдун? Какое он имел право? Какое?

— Миротворец говорит, что не он выдумал эти правила, а что они соединяют между собой всех людей и что без них все бы разбежались в разные стороны.

Но теперь эти слова уже не казались Кьюлаэре столь истинными, какими они были, когда их произносил старик и когда еще свежи были воспоминания о победе Йокота.

— Миротворец говорит то. Миротворец говорит се! Ты — воин! Кто такой этот Миротворец, чтобы говорить тебе, что ты должен делать, а что нет? Кто такой кто угодно на свете, чтобы учить воина уму-разуму? — Охотник подбежал и ткнул в Кьюлаэру пальцем. — А ты кто такой, чтобы слушаться его? Ну давай восстановим справедливость! — Он снова сел подле Кьюлаэры, его мышцы были напряжены от нетерпения. — Я помогу тебе! Я прокрадусь в лагерь ночью и схвачу старикашку, а ты убьешь его!

Кьюлаэра распалился и удивился собственной страсти, жажде мести настолько сильной, что его било в ознобе. Однако он хорошо представлял себе, что мог сделать Миротворец с любым, кто попытался бы его убить, — особенно если этот любой был самим Кьюлаэрой.

— У нас всегда кто-нибудь стоит на часах...

— Я подожду, когда это будешь ты!

— Чтобы применить магию, ему не нужен ни посох, ни руки, только губы...

— Я буду готов задушить его и придержать ему руки, если он проснется, но он не проснется!

Кьюлаэра взглянул на него:

— То есть мы убьем его, когда он будет спать?

— А как еще убьешь колдуна? — нетерпеливо спросил охотник. — Позволь ему проснуться, так он одной силой разума сотворит магию, понятно же! Кто знает колдовские приемы, кто знает, как они творят свои чудеса? Конечно, мы убьем его во сне, а как же еще?

Даже Кьюлаэре это предложение показалось и чрезмерно подлым, и уж точно — трусливым.

— Только так возможно противостоять несправедливому преимуществу колдуна над тобой! — убеждал охотник. — Дай ему ответить, и у тебя не останется ни малейшей возможности! Убей его во сне, ибо нет иного пути! Убей его во сне и освободись!

Да, трусливо, подло, нечестно, но Кьюлаэре так хотелось вновь обрести свободу, что ему хотелось слушать и слушать охотника.