— Ефть, — прошамкал Седой. — Она пифьмо прифылала.

— Это письмо не в Греции писали! — отрезал Калугин. — Конверт с греческой маркой подлинный, а бумага-то российская, Сясьского бумкомбината. Проведем экспертизу почерка и найдем эту «сестру». Чутье мне подсказывает, что далеко искать не придется.

— Лихо вы его раскрутили, — признал Самосвалов. — Давно работаете?

— В каком смысле? — не понял старший лейтенант. — Если в ФСБ, то третий год, а если по делу Триантафилиди, то часа полтора.

Самосвалов ревниво вздохнул и отдал Калугину ключи от «уазика»:

— Бери, что уж… Подбрось меня до больницы, а то рана чешется. А твой напарник пускай ребят по домам развезет.

— Идет, — согласился Калугин и, шагнув к двери, предупредил: — Я выхожу первым, остальные — по одному и медленно. А то как бы мой напарник не подстрелил кого сгоряча.

В сенях не было света. Серый костюм Калугина сливался со старыми дощатыми стенами.

— А раскрутили его, в общем-то, не мы, а один «полкан» из военной разведки, — продолжал он, выходя на крыльцо. — Фантастический старик! Еще неделю назад сидел в американской тюрьме…

Маша подумала, что Калугин говорит, конечно, про Деда, а больше подумать ничего не успела. В темном саду ослепительно вспыхнул прожектор.

— ОРУЖИЕ НА ЗЕМЛЮ!!! ВСЕМ ЛЕЧЬ! — проревел металлический голос. От него закладывало уши и по спине бежал озноб.

Калугин вздохнул и, отбросив свой автоматик, покорно плюхнулся с крыльца в грязь. Рядом приземлился Самосвалов. Остальным пришлось легче: они не успели выйти из домика-пряника и вповалку легли на пол — и Маша, и Петька, и преступники вперемежку с морячками.

— Этих Петрович пригнал, — сообразил Витька. — Якорем тя: второй раз за пять минут арестовывают! В гробу я видал такой героизм!

— ЭТО ОМОН, — ревел голос. — ПОВТОРЯЮ: ВСЕМ ЛЕЧЬ!

Из темноты выныривали бойцы в милицейском черно-сером камуфляже.

— «Дядь Вить», кажется, это все-таки твои арестованные, — громко сказал Калугин.

Глава XXVI

Возвращение сверкающего рыцаря

Воскресным утром Укрополь опустел. В домах остались одни кошки, а все горожане, от стариков до младенцев в колясках, собрались на обрыве у безымянной бухты.

Среди ржавых лодочных сараев появились огромные лихтвагены — осветительные машины телевизионщиков. От них к берегу тянулись толстые провода. Рабочие-осветители в синих комбинезонах устанавливали прожекторы. Съемку собирались вести круглые сутки. Как-никак, таких крупных ограблений не было на Черноморье со времен Гражданской войны.

Вниз, на берег, пускали немногих. У спуска к бухте с неприступными лицами стояли автоматчики.

На Каменной пристани расположились человек тридцать в штатской одежде и в форме. Больше всего было милиционеров, но среди них мелькали и военные моряки, и какие-то люди в незнакомых Маше синих мундирах. Все с озабоченным видом переговаривались и кто в бинокли, кто просто так поглядывали на море. Там, у двугорбой Черной Скалы, стояли, как будто вмерзшие в стеклянную воду, катера водолазов — большой и поменьше.

Прибыл милицейский генерал. Он отдыхал на даче и сам только недавно узнал, что ограбление раскрыто, но уже успел дать интервью двум корреспондентам. Обоим генерал сказал, что главное в наказании преступников — его неотвратимость. Если все грабители будут знать, что их преступление раскроют, они бросят свое грязное ремесло и займутся полезным делом.

Теперь генерал прохаживался по пристани и ждал, когда к нему подойдет Маргарита Незнамова с оператором.