Боинг обследовал щель, поднеся фонарик вплот­ную.

— Сдыхай, Ромелла, — это просто трещина... Ну-ка, что у тебя за лопатка?

—  Не знаю, на полу валялась.

— Дай, — Боинг отобрал у кладоискателя лопат­ку. — Саперная. Это солдаты все здесь погромили. В войну, когда в школе был госпиталь.

—  Я все-таки поищу золото, — упрямо сказал Петька. — Приду с металлоискателем Евгень Евгеньича и поищу!

Маша покачала головой:

—  Поищи, конечно, только знаешь, что Дед гово­рит? Клады появляются во время войн и революций. Если бы Бобрищев дожил до семнадцатого года, то зашил бы в пояс бриллианты и бежал за границу, а что потяжелее и побольше размером спрятал бы в ка­такомбах. А так от кого ему было прятать?

Петька вздохнул, прощаясь с мечтой о кладе.

—  Ничего, — сказал он, — Бобрищев не один был миллионщиком на Черном море. Я в других местах поищу.

Боинг шарил в остатках контрабанды, надеясь найти что-нибудь полезное в домашнем хозяйстве. Поднял маленький бочонок, постучал — гнилой. Хо­тел перевернуть еще один ящик, но под Машиным взглядом открыл его осторожно.

— Две бутылки целые, с вином! Слышь, Алентьева, я тебе ничего не подарил, так возьми.

— И мою возьми! — добавил Петька.

— Это почему твою?! Я их нашел!

— Да какая разница! Мы их дарим, и все.

— Зачем мне вино? — стала отказываться Маша.

— Сейчас не надо, а потом пригодится, — запас­ливый Боинг достал из сумки пакет и уложил в него пыльные бутылки. — Вино от старости не тухнет. Выпьешь на свою свадьбу и нас вспомнишь!

— Да, мы тебя вспомним, Боингуля, — вставил Петька.

И получил от Маши сумкой.

Глава XX

ПОСЛЕДНИЙ СЮРПРИЗ

Прощались второпях: Петька и Боинг спешили на урок, Маша — домой, собираться. Она расцеловала мальчишек в перепачканные щеки и оставила им ключ, взяв слово, что к возвращению историка из больницы он будет под гипсовым Со­кратом. Пока Боинг задвигал на место камни, выну­тые из подвальной стены, Петька проводил Машу до черного хода. У него на носу белел нечаянный клоунский мазок мела, а глаза блестели.

—  Маш, — вздохнул влюбленный. — Маша!

Уедешь ты. Теперь скажу открыто:

Не знаю я, любил иль не любил.

Но сердце шепчет: «Дурень, упустил!»

Как мало прожито, как много пережито.

— Последнюю строчку ты у кого-то своровал. Я ее уже слышала, — сказала Маша, боясь разреветься.

— Я творчески переработал Наследие русской по­эзии, — сообщил Петька. — Маш, а я все равно прие­ду в Москву и буду учиться с тобой в институте!

— Ты сначала в школе исправь двойки. А так приезжай, мне-то что, — согласилась Маша и ушла, заставляя себя не оборачиваться.

Сентябрь на юге — последний вздох лета. Зелень всех оттенков лезла из трещин в асфальте, из водо­сточных желобов, с крыш — отовсюду, куда ветром занесло горстку пыли и хоть одно семечко. Укрополь дрожал и расплывался в глазах от слез.

Маша совсем забыла, что дома ждет обещанный Дедом человек-сюрприз. Вошла, не успев удивиться, что дверь не заперта, и в гостиной увидела незнако­мого милиционера. Он сидел к ней спиной, крутя ручки приемника, который сегодня утром выпросил Билли Боне. По комнате скакали обрывки музыки и дикторских голосов.

Маша кашлянула, и милиционер повернулся к ней. Это был Билли Боне!

— Что, не ожидала? — усмехнулся бывший мо­ряк. Сунул руку под стол и, смахнув с головы мили­цейскую фуражку, нахлобучил другую, похожую, только с непонятным гербом и серым прострелен­ным околышем.