Лицо Виттории было спокойно; она была готова идти на риск
вызвать неудовольствие императора, чтобы только дать Микеланджело возможность вступиться за свою родину.
– Ваше величество, если скульптуры в новой сакристии хороши, то они хороши потому, что я воспитан в столице европейского искусства. Флоренция
будет и дальше создавать великолепные произведения искусства, надо только освободить ее из под сапога Алессандро.
Сохраняя ту же любезную мину, Карл пробормотал:
– Маркиза Пескарская говорит, что ты величайший художник от начала времен. Я уже видел расписанный тобою свод в Сикстинской капелле; через
несколько дней я увижу твои скульптуры в часовне Медичи. Если они действительно таковы, как я слышал, даю тебе свое королевское слово… мы что
нибудь сделаем.
Флорентийская колония в Риме была вне себя от радости. Карл Пятый сдержал свое слово: он посетил часовню Медичи и пришел в такой восторг, что
распорядился, чтобы венчание его дочери Маргариты с Алессандро состоялось именно тут, перед Микеланджеловыми изваяниями. Узнав об этом приказе,
Микеланджело заболел и перестал работать. Не замечая видневшихся по обочинам гробниц, он брел по Виа Аппиа, уходя в просторы Римской Кампаньи;
потрясение было столь глубоким, что его била дрожь, мучила тошнота, – когда его рвало, он словно бы очищал себя от того яда, которым был
пропитан мир.
Высокий брак оказался недолговечным; Алессандро был убит в доме, расположенном рядом с дворцом Медичи; убил его родственник Медичи, Лоренцино
Пополано, вообразив однажды, будто Алессандро идет на свидание с его сестрой, юной и чистой девушкой. Флоренция была теперь свободна, ее хищный
тиран погиб, но Микеланджело отнюдь от него не избавился. Труп Алессандро, вызывавшего отвращение и ненависть во всей Тоскане, был тайно, под
покровом ночи, положен в саркофаг, на котором покоились изваяния «Утра» и «Вечера», высеченные Микеланджело со всем жаром его пылкого сердца.
– Все флорентинцы избавились от Алессандро… кроме меня, – говорил Микеланджело, обратив угрюмый взгляд к Урбино. – Ты теперь видишь, для чего
нужен ваятель по мрамору – изготовлять надгробия деспотам.
Потрясение проходит, как проходит и радость. Каждый тяжелый удар судьбы держал Микеланджело вне стен Систины неделю или две. Но такая добрая
весть, как весть о свадьбе его племянницы Чекки, выходившей замуж за сына знаменитого флорентийского историка Гвиччиардини, или посвящение
духовника и наставника Виттории Колонны, Реджинальдо Поле, в кардиналы, что обещало серьезную поддержку церковной партии, стоявшей за реформу, –
все такие события вновь подталкивали Микеланджело к работе. И он тут же принимался за нее: он писал сейчас тесную группу святых, ошеломленных
гневом Христа: Катерину с обломком колеса, Себастьяна с пучком стрел, и чуть дальше – искаженные мукой тела, взлетающие к небесному своду,
прекрасные женские фигуры среди полчищ мужских. Микеланджело нашел силы и время еще и для того, чтобы умилостивить до сих пор бесновавшегося
герцога Урбинского: он сделал ему модель бронзового изваяния коня и богато украшенный ларец для соли. Микеланджело очень утешало то
обстоятельство, что Флоренцией ныне правил наследник той ветви рода Медичи, которая носила фамилию Пополано, – скромный и сдержанный Козимо де
Медичи, семидесятилетний старик, – и что многие изгнанники флорентинцы, жившие в Риме, возвращались теперь домой. Юные сыновья сверстников и
друзей Микеланджело шли теперь к нему в мастерскую, чтобы сердечно с ним попрощаться.
И тем не менее его уже ожидало новое потрясение. |