Похоже, на сегодня все самолеты улетели. Скоро рискну спуститься вниз и пописать в цветничок.

28 апреля

Лежание в укрытии в накопителе номер семь оставляет слишком много времени для раздумий, а это лишние печали. Например, до меня внезапно дошло, что у меня не было в апреле месячных, а должны бы еще две недели назад. Прежде такого никогда не случалось, и я не знаю, стоит ли мне тревожиться или такие сбои — вещь естественная. Возможно, это бег сбил мне весь цикл. Или тело примирилось с тем, что ему недолго осталось, и решило забить на производство яйцеклеток. Я на­деюсь как раз на это. Участок мозга, отвечающий за месячные, послал сигнал, что обладатель дан­ного тела больше не имеет нужды в яйцеклетках. Хорошо бы, конечно, обратиться к врачу, но тогда придется слезть с бетонной площадки в накопи­теле номер семь аэропорта Шарль де Голль, чего мне не хочется. А хочется тайком от всех валять­ся здесь наверху. То, что я делаю это просто так, без всякой причины, придает затее особую пи­кантность. Ночью я что подумала: если остаться тут, то постепенно я умру от голода, а потом му­мифицируюсь, и никто не найдет меня до тех пор, пока в аэропорту не начнется ремонт или не при­дет пора поменять лампочку, вмонтированную в край платформы под углом к потолку. И я стану «той, которая умерла под потолком накопителя в аэропорту Шарль де Голль». Такие происшест­вия помнятся. Мой дневник напечатают и будут читать по всей Европе, рассуждая о самоубийст­вах молодых. Меня поражает, что часть моего «я» мечтает умереть с шумом и помпой. Это совер­шенно на меня не похоже. И тем не менее меня постоянно тянет на такие варианты, которые, в случае удачи, произведут фурор. План про Кон­го грешит тем же самым. Когда все свершится, газеты будут пестреть заголовками, что норвеж­ская девушка была застрелена во время случай­ной перестрелки в одном из самых опасных угол­ков земного шара. Будут строиться догадки, ка­ким ветром меня занесло в ту деревню, и никто не докопается до правды, пока и если случайно не прочтут эти записи. Не знаю, хочу ли, чтобы их читали и использовали без моего ведома. Об этом надо серьезно подумать. Потому что если я по­гибну в Конго, успев предварительно сжечь свой дневник, о моих намерениях никто никогда не до­гадается. И что я делала в Конго, будет навечно покрыто для человечества завесой тайны. И един­ственное, что я после себя оставлю, так это недописанную историю бедняжки Солнышка, в кото­рую вселился Сатана.

Уморить себя голодом еще противнее. Подо­зреваю, что это ужасно мучительно. Вот примерно так я думаю по ночам. В это время контакт с ре­альностью самый хлипкий. А если я к тому же выпила вина, то контакта считай и нет вовсе.

1 мая

Охрана аэропорта нашла меня, потому что я кашляла, и я три дня просидела в полиции под арестом. Они допрашивали и расспрашивали, проверяли мой паспорт и вещи раз тысячу, про­светили меня и поковыряли пальцем в попе и на­конец согласились поверить, что я немного не в себе и наверх вскарабкалась просто так, без вся­ких умыслов совершить что-нибудь противоправ­ное. В общем, только что они меня отпустили, те­перь я сижу в зале вылета, прихожу в себя и ду­маю о том, что полицейский доктор обнаружил у меня беременность. Его позвали проверить совсем не это, но мы болтали о разном, он мне понравил­ся, я рассказала ему о задержке, он принес полоску для теста и выяснил, что я беременна, и сказал, что это хорошо, потому что теперь он сможет на­писать, что я действовала в состоянии аффекта и не отдавала себе отчета, и полиция наверняка при­кроет дело и отпустит меня даже без штрафа.