После визита пристава, семнадцатого мая приехал в Вуж-Мултан из уездного города Малмыжа помощник окружного прокурора Раевский. Выяснить ему удалось следующее: в деревне существуют два родовых шалаша «куа», в которых вотяки приносят жертвы покровителям своих родов «воршудам». Слово это означает дословно «хранители счастья». Нечто вроде давно ушедшего почитаемого при жизни предка. Поскольку у каждого рода предки разные, то вотяки для поклонения «воршудам» не собираются в одну большую церковь «будинхво», которые у них тоже могут быть, но в Старом Мултане отсутствуют. Каждый род молится своим «воршудам» в своем родовом шалаше «куа» и в чужие шалаши не ходит.

В деревне проживает два рода вотяков — учурки и будлуки. Учурков там 13 семей, будлуков — 64 семьи. И еще, как я говорил, около сорока семей живет русских.

— А православная церковь там имеется? — спросил Петька, захватив в кулак изящный серебряный крестик на гайтане.

— Церковь существует уже около сорока лет, и батюшка проживает там же, — ответил Кричевский, перебирая бумаги в поисках запропастившегося листа, который он подобрал, наконец, с полу вагона.

— Как же он мирится с язычеством? — удивился Шевырев. — Я-то полагал, что язычество — это где-то так далеко, куда в неделю не доскачешь!

— У тебя кухарка на масленицу блины печет? — усмехнулся Константин Афанасьевич. — Тоже ведь язычество, только славянское… Милый нашему сердцу праздник. Слава Богу, православная церковь насильно не обращает в христианство. «Пусть все народы, в России пребывающие, славят Бога всемогущего разными языками, благословляя царствование российских монархов и моля творца вселенной об умножении благоденствия и укреплении силы империи». Так в законе о вероисповедании сказано.

— По переписи у нас населения сто двадцать шесть миллионов, — сказал журналист. — Из них православных восемьдесят семь миллионов, католиков да магометан по одиннадцать миллионов, пять миллионов иудеев, да раскольников два миллиона. Что же это выходит — десять миллионов язычников?

— Выходит, что так, — согласился Кричевский, выглядывая дальние огни в темном окне бегущего поезда. — Вот приедем, нам Васька Богодухов, то бишь брат Пимен, растолкует все про вотяков. Он там уж семь лет Христа проповедует. Ну, так вот, про помощника прокурора Раевского. Привлек его внимание «куа», построенный в саду вотяка Моисея Дмитриева. Дмитриев был крестьянин зажиточный, дом его расположен в центре деревни, рядом с управой.

— А почему ты говоришь — «был»? — уточнил дотошный Петька.

— Потому что он умер в тюрьме, даже до первого суда не дожил, — сухо пояснил Кричевский. — Они ведь, эти семеро, уже четыре года как под стражей. Одного только, кажется, выпустили под подписку после второго суда, — он сверился с бумагами.