Под окном раздался громкий удар и следом – вой автомобильной сигнализации. Обмирая от предчувствий, Олег вскочил и бросился к двери, а дальше, не дожидаясь лифта, – вниз по лестнице.

Представившаяся ему картина впечатляла.

Из дыры, образовавшейся на месте лобового стекла его «десятки» торчала углом в небо огромная сплит-система с обрывком толстого шланга.

Подбежавшие сзади женщины охали и причитали.

Одна из них горько восклицала:

– Ох, мамочки, какие деньги! Какие деньжищи грохнулись! Чья машина-то?..

Какой-то мужик подошел сбоку, хмыкнул и почти радостно обратился к Олегу:

– Сосед, так это ты мою пиццу у меня из-под носа забрал? Ну-ну!

И ушел, поглядывая на изуродованную машину и похмыкивая.

Олег возвращался в квартиру на ватных ногах и с нехорошим звоном в голове.

Итак, одно представляется почти доказанным фактом: то, о чем он пишет, так или иначе, находит свое отражение в реальности. Верится в это, конечно, с трудом, но – вы все видели, господа! Что является причиной этого – неизвестно, да и вряд ли тому найдется достаточно разумное объяснение.

Важно другое – как с этим жить? Можно ли использовать эту новую странную способность в собственных интересах? До последнего момента, как показала практика, Олегово перо (то есть, текстовой редактор) работает против него. Хотя имел место сравнительно приятный случай с пиццей. Но был и кондиционер, мать его... Кстати, он теперь без машины.

Что еще ему известно об этом… э-э-э…явлении? То, что его «творения» не материализуются буквально. Скажем так, они «близки к тексту». А, может, он всего лишь предсказывает события – как Нострадамус? Если так – то он, можно сказать, лишен свободы воли – все, что он пишет или выдумывает, навязывается ему наступающим будущим. М-да... Лучше считать, что это он влияет на события.

Еще Олег заметил, что конкретно «подсел» на привычку писательствовать. Тоже странно. Написал пару текстов – и уже зависимость. Да он, оказывается, еще тот графоман! Вот и сейчас его неудержимо тянуло начать колотить по клавишам.

Стоп! С этого момента надо быть крайне осторожным с тем, что печатаешь. Надо попытаться продумывать последствия, которые могут повлечь разного рода выдумки.

Значит так: никакой больше политики, никакого криминала, никаких катастроф. Только позитив.

Появилось какое-то тошнотворное ощущение. Фу! Ему не хочется писать один позитив! Вот удивительно – когда хочешь написать что-то позитивное, хорошее – получается это не в пример труднее, чем описывать какую-либо гадость. Причем, гадость получается замечательно – смачно и выпукло, просто загляденье, читать приятно. А вот позитивное выходит неубедительно как-то, как-то фальшивенько… Что за беда? Странная закономерность – вы не находите?...

Идти на встречу с директором школы хотелось не больше, чем в ФСБ. Само по себе посещение этого заведения вызывало непередаваемую тоску. И в тоске этой чего только не было понамешано! И бессмысленно текущие, растянутые в года часы, когда в окно, хохоча, ломится весна, и безысходность ожидания результатов контрольной, и драки в туалете, и кошмарные немые сцены появления в классе школьного стоматолога, медленно ведущего безжалостным пальцем по списку, и безнадега первой любви, и волнующие формы молоденькой учительницы, и бесшабашная радость выпускного, подпорченная неизвестностью перед поступлением в институт и надвигающимся призывом в армию…

М-да… Много было плохого, много было хорошего. Но хотел бы он повторить все сначала? Пожалуй, нет. Спасибо, как говорится, уж лучше вы к нам. Всему свое время.

Затравленно озираясь, чувствуя себя попавшим в разбомбленный зоопарк, он протиснулся сквозь орущую и бурлящую толпу малолеток, выяснил у технички дорогу к кабинету директора и поспешил туда.