Изменить размер шрифта - +
Сазонов был чисто русский тенор, и пел он в манере Лемешева, Козловского. Работал в ансамбле и некто Александр Жбанов, прекрасный тенор. Он наслушался итальянцев и пел как итальянец. Но его редкие природные данные были обратно пропорциональны его умственным способностям. Мягко говоря, он был тупицей: простую арию учил месяца два-три. За время работы в ансамбле у этого самородка накопилось в репертуаре всего четыре вещи – ария Калафа и три песни. Одна из них была, кажется, «Вдоль да по речке…». Вспоминаю этого певца, иронизирую по его поводу, а во мне и сейчас звучит его божественный голос.

В ансамбле у меня появился замечательный друг Володя Васильев, с которым мы дружны до сих пор. Редкий меломан – музыку слушал с утра до вечера, обожал итальянскую оперу. Некоторое время Володя поработал в филармонии, после ансамбля ПВО пел в разных хоровых коллективах. Однажды даже подался в Бакинский театр оперетты и показал себя очень хорошим артистом.

Ансамбль успешно гастролировал по разным городам, дома Муслим бывал редко и… очень этому радовался – настолько ему опротивела теща и ее придирки, что он даже и с молодой женой не слишком стремился видеться. Увы, но похоже, его скоропалительный брак уже тогда трещал по швам. А вот в ансамбле ему очень нравилось – кроме того, что он нашел там новых друзей, там еще и хорошо платили. Но увы, и эта идиллия вдруг начала разваливаться. Словно проклятие какое-то наложили, и за первую любовь пришлось расплачиваться долгой полосой неудач…

Дело в том, что Муслиму тогда исполнилось восемнадцать лет, а это, как известно, – призывной возраст, когда юноша должен бросить все и отправиться отдавать долг Родине. Причем в то время этот долг надо было отдавать не год, как сейчас, а целых три.

Вообще-то ситуация была довольно спорная, ведь Муслим уже вроде как служил – он же пел в военном ансамбле. Но ему за это платили, а если бы его призвали в армию на общих основаниях, он бы пел у них бесплатно, да еще и не имея возможности уйти в другой ансамбль, что, конечно очень прельщало военкома.

Открыто противостоять военному руководству было нельзя, поэтому пришлось идти на медкомиссию. А вот там было уже другое дело, там можно было и побороться, используя совершенно не учтенный военкомом личный фактор. Ведь тот не принял во внимание, что Муслима к тому времени уже хорошо знали в Баку, а уж тем более в военных и околовоенных кругах – он же был звездой ансамбля ПВО. И среди врачей медкомиссии тоже нашлись его поклонники, которые поддерживали его в том, чтобы вместо армии идти в консерваторию и учиться дальше. Сам Магомаев потом вспоминал, что его даже немного напугали их азартные попытки найти в его здоровье серьезный изъян. Дело кончилось тем, что он сам подсказал им, где искать – в детстве он перенес тяжелое осложнение после кори, и левое ухо у него оглохло. Он даже спал из-за этого всегда на правом боку – ложился на правое ухо, и кругом наступала полная тишина.

Обрадованные члены медицинской комиссии сразу же направили его к известному отоларингологу профессору Шихлинскому, который осмотрел его и согласился, что это вполне весомый повод, чтобы не служить в армии.

 

– Что посоветуете делать, профессор?

– А ничего не делать. – Он подмигнул мне лукаво. – Ведь ты команду не слышишь. Как ты будешь служить с одним ухом? Тебе скажут «направо», а ты будешь поворачиваться налево. Тебе – «шагом марш», а ты на месте стоишь. Так в армии не положено.

Говорил он с очаровательным акцентом. Написал заключение: «Слышимость неполная. Не годен».

Вместе с моими знакомыми врачами повезли мы эту профессорскую справку в военкомовский кабинет. Мамедов накинулся на них так, как будто они за эти три дня мне нарочно ухо повредили:

– Чего-то я не понимаю… Певец – и не слышит?

Я ответил:

– Оркестр громко играет – это я слышу.

Быстрый переход