Том и представить себе не мог такую красоту. Высокая, ростом с Гая, но с узкими плечами и талией гибкой, как росток. Под облаками нижних юбок и платья виднелись маленькие ножки в туфельках. Руки под пышными рукавами обнажены, кожа белая, безупречная. Волосы — башня сверкающих локонов и лент. Лицо изящное, полные розовые губы и большие фиолетовые глаза.

Она без выражения смотрела сквозь Тома, лицо ее оставалось спокойным, неулыбчивым; она как будто не видела юношу, словно он не существовал. Потом она повернулась и вслед за родными вошла в дом. Том, сам того не сознавая, затаил дыхание и теперь с шумом выдохнул.

Аболи покачал головой. От него ничто не ускользнуло. «Путешествие будет долгим, — подумал он. — И опасным».

«Серафим» стоял у причала шесть дней. Столько потребовалось рабочим, чтобы все закончить, хотя Нед Тайлер и Большой Дэниел безжалостно понукали их. Как только был заделан последний стык и вогнан последний клин, Дэниел отправил рабочих в почтовой карете назад на дептфордские верфи. К этому времени груз, провизия и вооружение были извлечены из трюма «Серафима» и вновь водворены туда, а Хэл в одной из шлюпок проверял с середины гавани правильность осадки корабля. Эдвард Андерсон с «Йомена» выказал добрую волю, послав свой экипаж помогать в тяжелых работах.

Тем временем Нед отправил все паруса на двор парусных мастеров. Он проверил все швы и стежки и то, что не понравилось, велел переделать. Том всюду ходил за ним, задавал вопросы и жадно впитывал все о парусном деле, что мог разузнать.

Прежде чем снова отправить бочки с водой на борт, Хэл лично проверил каждую, чтобы убедиться: вода пресная и годится для питья. Он открывал каждый третий бочонок с солониной и заставил корабельного лекаря доктора Рейнольдса проверить соленую свинину и говядину, сухари и муку, чтобы быть уверенным в их качестве. Все хорошо знали, что к тому времени как они доберутся до мыса Доброй Надежды, вода позеленеет от слизи, сухари растрескаются и в них заведется множество долгоносиков, но Хэл был намерен начинать с чистого и доброкачественного, и матросы заметили его заботу и одобрительно отзывались о ней между собой.

— Немногие капитаны стали бы тратить на это время. Некоторые берут в Адмиралтействе порченую свинину, лишь бы сэкономить одну-две гинеи.

Хэл и пушкари проверили порох, желая убедиться, что влага не проникла в бочонки, а порох по-прежнему рассыпчатый, не слежавшийся. Затем вычистили мушкеты, все сто пятьдесят штук, и убедились, что кремни в порядке и, когда по ним ударяют, выдают целый поток искр. Выкатили палубные орудия, смазали лафеты. Подняли на марс и разместили на юте фальконеты так, чтобы они могли поливать палубы вражеского судна шрапнелью. Кузнец с помощниками наточили абордажные сабли и топоры и разместили в стойках, откуда их легко взять при необходимости.

Хэл раздумывал над расписанием, которое определило бы место каждого человека в бою, а также над тем, куда поместить неожиданных пассажиров. В конце концов он выселил мальчиков из их только что сооруженной каюты и отдал ее сестрам Битти. Пришлось отдать свою каюту и Уиллу Картеру, третьему помощнику, хотя она была совсем крохотной, — мистеру Битти и его жене. Этим двум массивным телам предстояло разместиться на койке в двадцать два дюйма шириной, и Хэл улыбнулся, представив себе эту картину.

Хэл много часов проводил в своей каюте на корме «Серафима» с капитаном «Йомена» Эдвардом Андерсоном — они вырабатывали систему сигналов, с помощью которых могли бы общаться в море. Сорок лет назад три парламентария, «генералы моря» Дрейк, Дин и Монк, обновили систему сигнализации, используя днем флажки, а ночью фонари. У Хэла был экземпляр их брошюры «Наставление о лучшем управлении флотом в сражении», и они с Андерсоном договорились положить в основу собственной системы сигналов пять вымпелов и четыре фонаря.